Иван Тринченко - Бремя памяти

В деревенской жизни издревле действовал закон взаимовыручки – основа стабильности и живучести общины. Сообща строили дома для молодых или новых семей, вдов или погорельцев. Соседским долгом считалась помощь в починке крыши, сарая, ограды, колодца и других работах, требующих усилий нескольких человек. При этом не предполагалось ни какой платы, кроме угощения и могарыча – бутылки самодельной водки). Сообща строили и поддерживали в исправном состоянии все общественные объекты, такие как дороги, пруды, колодцы, водопой для лошадей и скотины и др.

Утром я проснулся от какого-то стука. Выскочил в переднюю комнату и увидел, что дедушка сидит на маленькой скамеечке и стамеской обтёсывает деревянный чурбачок, похожий на лодочку, а на полу уже лежит одна готовая. Затем дедушка нарезал две полоски из жести и аккуратно прибил их маленькими гвоздиками вдоль киля каждой лодочки. Сверху, на передней части платформы (палубы) лодочки он укрепил петлю из ремня, а на её корме два тонких ремешка. «Готово – сказал дедушка – пошли, попробуем как они побегут».

Пришли на пруд. Лёд был чистый, не занесённый снегом. Привязав коньки к моим валенкам, дедушка сказал: «Ну, пошёл!», и, не успев сделать и шагу, я больно шлёпнулся на лёд. Тогда он взял меня за руку, и мы прошли с ним несколько кругов. До сих пор помню неожиданное и восхитительное ощущение от скольжения по льду – ноги стоят, а сам еду!

Потом я уже смело катался с другими ребятами. Конечно, скольжение самодельных коньков было плохим, но мы другого не знали и были рады и этому. Первые, и единственные в моей жизни, настоящие коньки снегурочки я надел только лет в 14–15 уже в Бирюлёве. И то, тогда во время войны, мы с мальчишками не знали что такое каток, а гоняли по накатанным автомобилями мостовым улиц. При этом, верхом удовольствия и шика было на виду у всех промчаться, зацепившись проволочным крюком за борт грузовика.

Прорубь. Однажды той же зимой, мы с Петькой, моим соседом и лучшим дружком, и Ванькой по прозвищу Кипий, так как он копейку называл кипийкой, катались на пруду. Был сильный мороз, лёд был запорошён снегом, кататься было трудно и мы быстро разогрелись. Я снял коньки и мы просто так гонялись друг за дружкой.

Петька подбежал к проруби позвал нас посмотреть, как она замёрзла. Вода в проруби и впрямь заледенела. Прорубь выглядела огромной ямой с высокими, в полколена, гладкими стенами основного льда, а дном её была ледяная корка, которая казалась очень толстой и крепкой. Петька опустил одну ногу и постучал по льду валенком. Лёд не поддавался. Тогда он прыгнул на корку обеими ногами и… сразу исчез в проруби, провалившись в воду.

Я ничего не успел сообразить, только вижу в этой чёрной дыре его лицо, мокрую шапку и красные руки, судорожно хватающиеся за округлый скользкий край проруби. Я схватил эти руки и стал вытаскивать Петьку на лёд, завалился на спину и падая увидел, что Петька был уже животом на льду. Быстро поднявшись, я оттянул его от проруби. Он вскочил на ноги, и я увидел, что вся его одежда сразу покрылась прозрачной плёнкой льда.

– «Побежали домой» – закричал я.

– «Не пойду – мамка прибьёт» – отвечал он, а у самого уже губы синие. Тут Ванька Кипий говорит:

– «Мы его разогреем», достал спички и стал чиркать, а они на ветру не зажигаются, а Петьку уже колотит, одежда – колом. В это время подбежал к нам мужчина, из двора напротив пруда, схватил Петьку в охапку и бегом к его дому.

Я же удрал к себе домой, разделся, залез на печную лежанку и молчу. Дома была только бабушка. Вскоре врывается в дом дедушка с криком: «Где Ванька!» – схватил с лавки мою одежду, и убедившись что она почти сухая, пригрозил мне ремнём и приказал никогда не ходить на пруд без взрослых. Бабушке он рассказал, что работал в хлеву, когда же услышал крик в соседнем дворе, побежал туда и узнал о происшествии на пруду.

Я весь остаток дня просидел на печке, боясь гнева дедушки и думал, что мне-то ещё повезло, а вот Петьке…: «Как ему там? Небось отколотили здорово и больно, «Бедный Петька». На следующий день я долго выглядывал в окно, в надежде увидеть Петьку, но его на улице все не было. «Наверно его так наказали, что гулять его теперь не скоро пустят».

И вот, наконец, уже после обеда, я увидел его на улице, быстро оделся и выскочил на встречу. Смотрю, а он никак не похож на битого. Весь сияет и, довольно улыбаясь, даже с хвастовством, уплетает душистый пирожок. Тепло одет, поверх одежды и шапки повязан шерстяным платком, а на ногах новенькие бурки, не валенки, а именно бурки!

Следует пояснить, что бурки – что-то вроде тёплых сапог из фетра или плотного тонкого войлока. о тем временам – предел мечтаний и не только для мальчишки. Признаюсь, я был поражён увиденным. Думал: – «Как Петьке повезло, что он провалился в прорубь, его задарили, а меня вот только отругали».

Маслобойка. У нас всегда были свои свежие сливки и сливочное масло. Его приготовление, точнее, взбивание в маслобойке было моим любимым занятием. Маслобойка это небольшой деревянный бочонок, с плотно сидящей крышкой и отверстием посредине её. Из этого отверстия торчит ручка пестика, на конце которого внутри бочонка укреплён деревянный кружок с дырочками (технически, вся маслобойка это цилиндр и поршень с дырочками).

Процесс приготовления масла заключался в следующем. Бабушка достаёт из погреба сливки или сметану, загружает ею хорошо ошпаренный бочонок на две трети его объёма, ставит пестик, продевает ручку пестика в отверстие крышки и плотно насаживает её на бочонок. Всё. Дальше моя работа. Я сажусь поудобнее на скамеечку, зажимаю в кулак ручку и начинаю двигать пестик вверх и вниз.

Сначала хлюпать сметану тяжеловато, но я стараюсь, пыхчу. Затем она размягчается и работа идёт веселее. Не проходит и четверти часа, как на крышке у отверстия вместо сметаны появляется водичка – сыворотка, двигать пестик опять становится тяжело, но ещё несколько ударов и… масло готово.

Я горд работой. Похвалив меня, бабушка открывает бочонок, а там, вместо сметаны в водянистой сыворотке плавают куски масла. Бабушка собирает их, окатывает в крупный колобок, кладёт в посуду, накрывает салфеткой и относит в погреб.

При этом, она всегда оставляет на пробу кусок свежего и необыкновенно вкусного, ароматного масла. А если это ещё совпадает с выпечкой свежего хлеба или пирогов!.. Ломтик ещё тёплого, с хрустящей корочкой, хлеба смазанного таким маслом, это не просто вкусно, – это уже верх блаженства!

Зингер. У бабушки была швейная машина «Зингер» с ножным приводом. Я любовался совершенством её ажурной чугунной станины, красотой и изяществом чёрного с позолотой корпуса. Он представлялся мне чёрной, застывшей в прыжке, кошкой. Я зачарованно смотрел, как эта «кошка» под управлением бабушки оживает – внутри её что-то урчит и стучит, вращаются колёса, приходят в движение штырьки, рычажки, крючки, катушка, иголка и лапка, из-под которой быстро и весело выползает ткань соединённая крепкой строчкой нити.