Иван Тринченко - Бремя памяти

Недели через две, дедушка принёс пару очень хороших сапожек и когда я их надел, залюбовался – такие они были красивые. Да они ещё и приятно поскрипывали при ходьбе. Я тут же простил измену моему «Володьке».

Кино. Впервые я посмотрел кино в возрасте шести-семи лет (1935–1936 г. г.). Кино привозили раза три-четыре за лето и показывали его в соседней деревне Анновке, в которой был наш сельсовет. Кинотеатром служила большая рига – молотильный сарай, у нас она называлась – клуня. Сеанс начинался вечером, и не столько из-за того, что днём люди ещё в поле на работе, а ещё и потому, что помещение «кинотеатра» было как решето – свет пробивался через многочисленные дыры и щели в стенах и крыше, вследствие чего картинка на экране, сшитом из двух простыней, была плохо видна.

Электричества в деревне не было, а единственная лампочка в вышине клуни и лампа в проекторе горели от динамо-машины, установленной в грузовике киномеханика (по-нашему – киношник). С большим интересом я наблюдал, как он заправляет ленту в киноаппарат, гасит свет в «зале» и начинает в прямом смысле «крутить» кино, т. е. весь механизм аппарата приводился в работу рукояткой.

Фильмы были немые, из которых я запомнил картины Чарли Чаплина. Читал титры и комментировал фильм сам киномеханик. На следующий год клуню подремонтировали и вместо допотопного аппарата с ручным приводом стала приезжать настоящая кинопередвижка с показом даже первых звуковых фильмов.

Эффект кино, произвёл на меня сильное впечатление достаточно полной иллюзией настоящей чужой жизни, которая как бы происходит здесь же в клуне на полотне. Я умирал от смеха глядя на кривляния и гримасы Чарли Чаплина в «Огнях большого города», или Игоря Ильинского в «Празднике святого Иоргена». А в «Весёлых ребятах» – первом мною увиденном звуковом фильме, во время сцены, в которой пьяный поросёнок шатаясь брёл по столу, упал и уснул, а столь же пьяный гость, с ножом и вилкой в руках, хотел отрезать от него кусочек, я упал с лавки на землю и, извините, описался от смеха.

Обычно в кино я ходил с группой молодых людей, а однажды увязался за парочкой. Не в восторге от моего присутствия, они пытались меня прогнать, но я отстал метров на пятьдесят и всё же прошёл следом за ними до Анновки. После фильма они от меня постарались скрыться, и мне пришлось идти домой одному.

Вот было страху: темнело быстро, небо из тёмно-синего становилось чёрным, на нём, как живые, ярко сверкали звёзды. Слева дороги, слегка возвышается ещё более чёрная лесная «стена-полоса», а вокруг – зловещая тишина степи. Я один. Слышно как стучит сердечко. А путь – два или три километра. Чтобы побороть страх, иду быстро, кое-где даже вприпрыжку, подбадриваю себя громкими фразами из фильма и даже песнями. Особенно страшно было проходить мимо заброшенного дома раскулаченных и выселенных Жуков.

Казус. Не знаю, к месту это будет или нет, но в памяти моей тех лет остался один курьёзный случай.

Я был ещё ангельски чист и безгрешен. И вот однажды, во время игры в чурки с мальчишками на улице, к нам подошёл какой-то взрослый парень из соседней деревни и стал играть вместе с нами. Игра состояла в следующем. Чурка – это кроткая, сантиметров десять-двенадцать, палка-чурбачок, заострённая с обоих концов как карандаш. Бита – длинная палка или прут в форме сабельки. На земле проводится черта, поперёк черты кладётся чурка. Битой ударяют по кончику чурки так, чтобы она подпрыгнула повыше и в этот момент её надо подхватить ударом биты, чтобы она полетела далеко. Кто из играющих забросит чурку дальше всех – тот и выиграл.

Естественно парень этот нас обыграл. Он всегда одним ударом поднимал чурку на необходимую высоту, ловко подцеплял её битой, и она летела очень далеко. Мы с восхищением наблюдали игру мастера. Потом мы сидели на лавочке, и он нам что-то рассказывал. Когда стали расходиться, он отвёл меня в сторонку и сказал:

– «У меня к тебе просьба, выполнишь?

– Да, – ответил я.

– Тогда слушай. Сегодня вечером во время ужина, когда уже все соберутся за столом, ты спроси дедушку: «Дедусь, а откуда дети берутся?».

И вот вечером, когда все уселись за стол и приготовились было есть, я и спросил. Последовала немая сцена, тётя Галя прыснула от смеха, а дедушка строго спросил меня: – «Какой негодяй научил тебя?». Я вдруг остро ощутил, что коснулся чего-то нехорошего, непонятного для меня и понятного другим. Я покраснел и выскочил из-за стола.

Мой первый заработок. Как-то председатель колхоза попросил колхозников прислать к 6 часам утра к правлению ребятишек от восьми до одиннадцати лет, с кружками и банками, для сбора жука-кузьки, которого в том году было очень много.

Жук этот с виду небольшой и кургузый, а на самом деле – очень опасный вредитель. В период налива зерна, когда оно ещё мягкое и внутри наполнено молочком, жук прилетает, садится на колос, хоботком прокалывает зерно и выпивает содержимое. Зерно становится щуплым и никуда уже не годится. Жук выпивает несколько зёрен и перелетает на другой колос. При большом его количестве можно лишиться половины урожая. Рано утром его собирать руками легче потому, что он, будучи потревоженным, не так охотно слетает с колоса, как днём.

После краткого рассказа о вредителе, нас повели в поле, разделили на две группы. и мы пошли шеренгами его собирать. Мы с большой охотой кинулись собирать жука, быстро наполняли кружки и банки и ссыпали их в вёдра, а две женщины относили их в большую бочку с водой.

По окончании работы, часов в 10–11 нас повели к правлению, у которого были расставлены столы с ломтями свежего белого хлеба и тарелками полными мёда. Пир был на славу. В последующие дни, в качестве оплаты нашего труда нам уже просто выдавали мёд. С какой же радостью и гордостью я приносил домой полную кружку этой сладкой «зарплаты»!

Пчёлы . Оба мои дедушки, среди многих других занятий, были и пчеловодами. У дедушки Ивана на хуторе Ясная поляна, было 15–20 ульев (семей, как тогда говорили). Мои гостевые визиты к нему всегда «до краёв» были «сладкими», от самых разнообразных сортов мёда и разговоров дедушек об особенностях разведения пчёл, а также восхитительным вкусом пирожков, тут же испечённых моей второй бабушкой.

У дедушки Сергея Давыдовича – только шесть ульев. Тем не менее, он очень внимательно и тщательно подходил к этому, довольно сложному занятию. Следил за здоровьем пчёл в семье, состоянием и работой матки, сроками готовности мёда к выкачке. Особое внимание уделял определению начала роения и возможному бесконтрольному вылету роя, с возможной его потерей и т. д. Для этого, довольно сложного дела, он обзавёлся всеми необходимыми материалами и оборудованием. А это, корме самих домиков – ульев, были специальные скребки и мастерки, дымарь, несколько защитных сеток, сетка для ловли роёв и центрифуга (медогонка). Два улья он купил, а остальные смастерил сам. Кропотливо выпиливал необходимые детали, сам делал рамки для сотов. Я любил наблюдать за столь кропотливой работой дедушки, и рад был его мелким поручениям.