Зоя Криминская - Второго дубля не будет. Московский физико-технический. 1965—1971

Его мать (я как-то сразу поняла, что это мать, а не тетка, по большому внешнему сходству) вынужденно кивнула мне в ответ, сказала сыну «только быстро» и недовольная села обратно в машину.

Он рассказал взволнованно:

– Представляешь, только ты уехала, и заявилась мать, в страхе за мое здоровье.

Наша единственная встреча с его матерью вышла очень неприятной для меня.

Всё же он сказал:

– Жди, я сейчас приду, – и уехал.

Вернулся он минут через двадцать, сказав, что ему пришлось стукнуть кулаком по столу. Проще было пригласить меня с собой и представить родне, я считала, что у него были основания так поступить, но думала так одна я.

Ефим был худой, весь замученный, и не время было мне что-то требовать. Он пообещал приехать ко мне летом, так как разлука почти в полтора месяца казалась мне (я думала и ему) очень долгой. Мы обнялись и расстались. Чмокнув его на прощание дежурным вокзальным поцелуем, я решительно, не оглядываясь, как я всегда делала при расставаниях с близкими, чтобы не тянуть резину и не плакать, ушла вдоль набережной и даже не знала, смотрел он мне вслед или нет.

Это было наше последнее свидание, когда мне казалось, что я счастлива, и у нас всё хорошо.

Радостная, уверенная в его и своих чувствах, с надеждой на скорую встречу, сидела я в купе поезда Москва-Батуми, поджав колени к подбородку, смотрела из окон вагона на простирающийся до самого горизонта морской простор и мысленно торопила локомотив. «Скорей, скорей, скорей, домой, домой» – звучало для меня в перестуке колес.

Бегом я пробежала квартал от железнодорожного вокзала до наших комнаток у Барабадзе 10 10 Хозяева дома, где мы снимали квартиру и кинулась на шею своей бабульке, которая уже заждалась меня.

– Где же тебя черти носят, все глаза проглядела. Два дня ходила на вокзал встречать, а тебя всё нет и нет.

– Какие нежности при нашей бедности, – отшутилась я, целуя морщинистую щеку бабушки, – просто я один день погуляла по Москве, – и бабушка не уточняла подробности, к моему большому облегчению.

Батуми был пустой для меня, большинство моих товарищей-студентов были на ежегодных отработках в колхозах, и родители ждали их только в конце июля.

Осман 11 11 Мой одноклассник встретился мне на улице и после радостных возгласов и поцелуев, сказал мне:

– Очень скучно стало в Батуми, вы все разъехались, и я не знаю, что делать. Дед обещает купить машину, если я женюсь, может жениться? Невеста у них есть.

Я в полете своей любви ужаснулась его словам:

– С ума сошел, жениться из-за машины. Машина сломается, а жена на всю жизнь.

Но самым первым меня встретил Велик 12 12 Мой одноклассник , остановился как вкопанный, потом воскликнул:

– Зоя, ну что ты с собой сделала?!

– Знаешь. Плохой климат, тяжелая учеба, – объяснила я свой поблекший, усталый вид.

– Никакая учеба не стоит твоей красоты, – горестно вздохнул Велик.

И он был, конечно, прав. Никакая учеба не стоит девичьей красоты.

Корты тоже были пустые, я приходила, но играла мало. Света и Мадлена окончили школу и поехали искать свое счастье, наш Ника 13 13 Тренер по теннису возился с маленькими и переживал, сделает ли он из них такую команду, какой была наша, Зойка была где-то на сборе винограда на Украине и должна была приехать попозже, а Софа собралась в Чимкент, к сестре. Всё же мы вырвались как-то раз и погуляли с ней в Ботаническом саду до ее отъезда, и я ее там нарисовала сидящую под сосной.

– Какая дружба сильнее, – спросила меня Софа, – школьная или институтская?

Я не хотела ее обидеть, но сказала честно:

– Институтская. Там ты одна, а дома у тебя мама, родные.

На самом деле самой ближайшей подругой у меня по-прежнему оставалась Зойка, но теперь это уже была взрослая дружба.

Виола Дженеладзе 14 14 училась в нашей школе на класс старше разгуливала по бульвару с маленьким годовалым мальчиком: она вышла замуж за батумского парня-морячка. Он был в нее влюблен, когда она еще училась в школе, и в плавании, в разлуке, каждый день слал ей телефонограммы «Живу только тобой, не могу жить без тебя», и вот теперь она замужем за ним.

Виолка, сияя ослепительной улыбкой от уха до уха, как всегда веселая, хорошенькая, без умолку тарахтела, рассказывая, как она легко рожала:

– Как я рожала, так можно каждый день рожать, – смеялась она.

Я рада была ее видеть, от нее веяло благополучием счастливой молодой женщины, и это успокаивало и расслабляло.

Недели через две я получила от Ефима письмо, где он написал, среди прочей всякой ерунды о своем отдыхе в Сухуми, что не приедет, так как не хочет поставить меня в ложное положение.

«Мои друзья-абхазцы объяснили мне, что я поставлю твою репутацию под большое сомнение, если вдруг приеду» – так коряво, очевидно фальшиво прозвучало его решение не встречаться со мной.

Я просто опешила.

Ничего себе! Он решил беспокоиться о моей репутации, а о чем он думал всего месяц назад, где было его беспокойство?

Свое огорчение после прочтения письма я не смогла скрыть от бабушки. Кроме того, я наелась в этот день инжира, и меня рвало: то ли от инжира, то ли от нервного потрясения. Было так плохо, что пришлось вызывать скорую.

Плакала я тайком от бабушки, но всё равно она поняла, что я страдаю, и сказала:

– Зоя, ты так молода, будь осторожна. Это может помешать тебе в будущем.

Но советы моей дорогой бабульки уже опоздали.

Наконец приехала долгожданная Зойка, и я могла поделиться своими проблемами с близким человеком.

Зоя ужаснулась моей решительности:

– Ты всегда была сумасшедшей, – сказала она, – но не переживай так из-за этого. Может быть, у вас всё еще будет хорошо.

Мы играли с Зоей в теннис, загорали. Приехали Даник и Алик 15 15 одноклассники , много играли в карты на пляже. Увиделась я и с Сулико Манцкава 16 16 влюбленный в меня мальчик из мореходки, в седьмом классе – одноклассник . Он писал мне очень хорошие письма на физтех про свою жизнь моряка, описывал ночные вахты в бурном море, когда только холодная волна, заливающаяся за ворот бушлата, разгоняет надвигающийся сон, а на вахте надо стоять еще несколько часов в темноте, на пронизывающем ветру, и глаза слипаются, и каждая минута кажется часом. И думала я, читая его письма, что он очень интересный, тонко чувствующий парень, и если бы он так со мной разговаривал, как писал, то мне было бы с ним интересно. Ефим перехватывал эти письма, так как из-за того, что у нас фамилии начинались на одну и ту же букву, письма наши попадали в один ящичек на почте в корпусе Б.

Ефим брал письмо и потом долго дразнил меня им, крутя перед носом конвертом и насмешливо комментируя: