Зоя Криминская - Второго дубля не будет. Московский физико-технический. 1965—1971

Всхлипывая, я всё-таки собралась с духом и поехала с ним.

Тогда шахматные матчи отслеживались всеми, даже моей бабушкой, я увидела Петросяна и Спасского живьем, и я никогда не думала, что это так просто и интересно, побывать на матче. Правда партию отложили, и мы ушли, не узнав результата, но всё равно, я отвлеклась и успокоилась. Володя проводил меня до электрички и хотел даже до общежития. Но я отказалась:

– Нет. Не беспокойся, я доберусь сама.

Вернувшись в общежитие, я легла, но не спала, а сочиняла стихи, стараясь отделаться таким образом от своего смятения и посмотреть на ситуацию со стороны. Но мои жалкие, сугубо конкретные опусы не приносили облегчения и никак не отражали моих чувств.

«Ты помнишь, вечер был,

И тучи комаров,

Ту электричку ждали мы

Тоскливо и без слов.

И я ушла, ушла вдоль шпал…» и т. д.

Утром вернулся Ефим, сказал, что не может без меня, ему плохо, пусть всё будет так, как я решила, и на неделю мы успокоились, сдали анализ, а потом началось всё по новой.

В общем, перед последним экзаменом и моим отлетом к маме в Караганду, я не выдержала и решилась, уступила его домогательствам и своим чувствам и приехала к Ефиму.

Утром я быстро шла по двору, стараясь незаметно проскочить мимо любопытных глаз его соседок. Шла я быстро, опережая Хазанова, как будто не рядом с ним.

Вдруг Ефим резко дернул меня за руку и развернул лицом к какой-то женщине:

– Вы только посмотрите, Марья Петровна, какую я себе красивую девушку отхватил.

Я полыхнула румянцем от неожиданности и, вырвав руку, отвернулась.

– Что-то больно скромна твоя девушка, смотри, Фима, – заметила соседка.

На другой день мы смотрели в ДК «Вперед» вышедший тогда на советский экран фильм «Соблазненная и покинутая», и Ефим, когда главный герой говорит, что он не хочет жениться, потому, что невеста ему уступила до брака, испуганно обнял меня за плечи и шепнул в ухо, успокаивая:

– Боже, какой болван.

Он уехал раньше меня сразу после экзамена, в Обнинск, на операцию гланд, а меня на самолет проводил брат Алешка. Я опоздала на регистрацию на аэровокзале, и мы, схватив такси, помчались в Домодедово, денег у меня было в обрез, и за такси заплатил Лешка.

Как он добирался обратно, не знаю.

Я летела и думала, то о Ефиме, то о том, что закончила первый курс, уже устала очень, а впереди еще 5 лет учебы, то о предстоящей встрече с мамой, по которой соскучилась.

Я прилетела, мама встречала меня в аэропорту, я увидела ее, обрадовалась, и всё происшедшее со мной, всё то, что держало меня в таком напряжении последние месяцы, как бы отошло на задний план, я снова почувствовала себя маленькой девочкой, и моя выстраданная взрослость стала казаться нереальной и совершенно невозможной, и еще невозможней было во всем признаться матери.

Правда, я всё же рассказала маме, что за мной ухаживает мальчик, фамилия Хазанов, и стала ждать от него писем.

В Караганде стояла жуткая 40-градусная жара, руки к утру ссыхались, на ночь ставили таз с холодной водой в комнату, я держалась за холодные никелированные спинки кровати, лежа ночью без сна, измученная жарой и тоской.

Писем мне не было, первую неделю я и не ждала, зная, что он в больнице, потом стала волноваться – известий от него не было и не было. Незаметно от мамы я каждый день с бьющимся сердцем заглядывала в круглые отверстия почтового ящика, не белеет ли там письмо, но письма не было.

«так писем не ждут, так ждут письма.»

У меня был адрес Ефима. Но я сама не писала, справедливо считая, что написать должен он первый. Да я и не любила писать письма. Получить от меня письмо было большой редкостью, мама всегда просила:

– Зоя, пиши письма сложносочиненными предложениями. У тебя ведь только подлежащее и сказуемое. Даже определений нет. Иногда, чтобы я быстрее ответила и не ссылалась на то, что у меня нет конвертов, мама присылала мне письмо с конвертом и надписанным обратным адресом. Так что и Ефиму я не писала, только ждала от него письма, как он обещал, и сама в уме всё сочиняла ему письма, расписывая в ярких красках, как я по нему скучаю.

Я собирались на август в Батуми, к бабушке, а потом должен был приехать дядя Яша и забрать бабушку к себе в Караганду.

Мне было скучно в Караганде, ведь тут у меня не было ни друзей, ни знакомых.

Мама водила меня в Карагандинский парк гулять.

– Вот наша знаменитая в Караганде березовая роща, – сказала мама, подводя меня к аллее светлых лиственных деревьев:

– Замечательно красиво, – сказала я, – только, мама, это осины.

Мама присмотрелась, смутилась, и мы пошли искать настоящую березовую рощу. Она оказалась недалеко.

В конце июля я уехала на пассажирском поезде из Караганды в Москву.

Поезд кланялся каждому столбу, ехали мы трое суток по страшной 40 градусной жаре, я лежала на верхней полке, вся пропахшая гарью и считала вагоны в товарных поездах – я гадала, как на ромашке, любит, не любит.

Если четное число вагонов, то любит, нечетное, нет. И я пересчитывала вагоны в длинных-предлинных товарняках. Доходила до 70—80 и ошибалась или забывала, на что я загадала, на чет или нечет, и с новым встречным поездом начинала считать снова.

Если кто помнит, какие тогда составы ходили по России, тот поймет, что только большая любовь могла подвигнуть человека пересчитывать эти унылые вагоны.

Я прискакала в Москву и побежала звонить теткам Ефима.

– Он в больнице, – ответили они.

Тогда они еще мне отвечали, хотя уже и сквозь зубы. Я осталась переночевать у Гали Хучуа, в ее комнатке в общежитии, а потом, сказав, что мне надо навестить одного человека в Обнинске, поехала туда, нашла больницу и нашла Ефима.

Он очень удивился и обрадовался неожиданной встрече со мной, обрадовался сильно и вполне искренне, дал мне денег, я сходила в ближайший магазин, купила хлеба и ветчины, тогда в Москве появилась вкусная баночная ветчина, нежно-розового цвета, и мы лопали этот хлеб с ветчиной, сидя где-то над обрывом в больничном отделении, изредка прерывая еду поцелуями.

Он отдал мне письмо, которое мне написал, но не отправил, у него было осложнение, и его не выписывали, но обещали выписать завтра, то есть днем позже я его уже не нашла бы.

Мы договорились встретиться на другой день в Москве на набережной, рядом с его домом. Я была против этого, сказала, ни к чему нам сейчас эта встреча, выздоравливай. Но он настоял. А зря

На другой день, я томительно ждала его, стоя на ветру набережной, он опаздывал, через 2 часа был уже мой поезд до Батуми, вдруг возле меня остановилась машина, из нее выскочил Ефим, а вслед ему выскочила женщина с криком: – Ты куда? Никуда я тебя не отпущу.

Я смешалась, не знала, как поступить, и поздоровалась с женщиной кивком головы.