Витольд Хорос - Чтобы потомки знали

В нашем квартале на улице Урицкого тоже была своя компания пацанов лет 12 – 14 и лидером у нас был Гошка Ковригин – самый старший из нас (уже в конце 1943 года его призвали в армию). Улица отличалась девственной чистотой газона, это было по сути природное футбольное поле. Поскольку у меня был настоящий футбольный мяч, я был принят в «команду» безоговорочно и игра в футбол была нашим главным занятием. Играли с утра до вечера с короткими перерывами на «кормежку».

Напротив нашего дома на газоне лежал небольшой штабель бревен для ремонта дома. Эти бревна стали нашим «штабом» – здесь происходили все наши сборы, споры, «толковища» и прочие важнейшие ребячьи мероприятия.

У Г.А. было два велосипеда, неслыханное богатство по тем временам, и я получил «допуск» к ним. Учить меня взялся Петя Кондрахин. Он не входил в нашу компанию, поскольку был старше нас всех – ему уже было 16 и он учился в педтехникуме. Дружил он со мной, так как на сеновале нашего сарая была большая корзина (по сути – сундук!), полная книг и старинных журналов, в том числе полные комплекты журналов «Нива» за 1905 и 1906 годы! Кроме того, у меня был настоящий кинопроектор с ручным приводом, я на нем «крутил» обрывки лент из настоящих кинофильмов, так что дружить со мной у Петра был большой интерес.

Обучение езде на велосипеде было недолгим и успешным, если не считать, что в первый же день обучения я на полном ходу врезался в столб электро- и радиоснабжения, за что немедленно получил прозвище «столбогрыз».

В нашем же квартале жили и более взрослые парни, которые в наших играх участия не принимали (уже женихи!), но изредка собирались вместе поиграть в лапту. В игру принимали нас – «мелюзгу». Уже в то время я очень быстро бегал и любил «нарываться», надеясь на свои быстрые ноги. Но однажды я все-таки нарвался на поистине «пушечный» бросок мяча: он попал мне в правую ягодицу и я взвыл от «адской» боли. Это был бросок младшего из братьев Махлоновых (имя уже не вспомню). Забегая вперед, сообщу, что он не вернулся с фронта, а его старший брат Саша оставил на войне ногу, вернулся в Тобольск не костылях и женился на сестре Петра Кондрахина Зое.

В сентябре 1939 года я пошел в 4 класс школы №3 (опять же начальная – всего 4 класса). В одном классе со мной оказался Клюев Геннадий – мой «враг» по школе №7. Только здесь у меня уже не было защиты в лице брата Евгения, а у него – целая компания во главе со старшим братом Александром. Несколько раз мне не удавалось избежать встречи с ними и меня крепко поколачивали. Учебный год не ознаменовался чем-либо выдающимся, закончился без приключений и меня перевели в 5-й класс в школу №11 – уже семилетнюю.

С отчимом у меня близких отношений не получилось, он по своему характеру и образу жизни сильно отличался от отца. Но с матерью они жили душа в душу: оба бережливые, запасливые, друзей не заводили, общались только с родственниками. О моем воспитании особенно не беспокоились: учусь неплохо, не хулиган, так что беспокоиться не о чем. Отдалившись от братьев я и курить перестал.

У Г.А. было два брата и сестра. Старший брат Иван был хорошим сапожником, у него было две дочери – Люба (медсестра, погибла на войне в Сталинграде) и Алевтина, немного старше меня, летом 1940 года мы с ней случайно оказались в одном пионерлагере в с. Абалак. Году в 1947 она почему-то недолго жила с нами в нашем отчем доме на улице Менделеева. Второй брат отчима Василий в Первую Мировую войну был в германском плену, его дочь Зоя была года на три – четыре старше меня. Мы с ней общались редко, только когда бывали в гостях у Василия. У них я познакомился с подружкой Зои – Шурой. Естественно, с ними я был почти на равных, во всяком случае на «ты» и без «бемолей». Я тогда и предположить не мог, что пройдет совсем немного времени и эта Шура, с которой я сегодня «запросто», превратится для меня в Александру Ефимовну – преподавателя биологии и классного руководителя в параллельном классе.

Сестра Г. А. Наталья была замужем за Григорием Балиным (его я никогда не видел и ничего о нем не знаю) и у нее было два сына – Виктор и Константин. С Виктором отец когда-то вместе работал и они были хорошими приятелями. Виктор прожил долгую жизнь, иначе сложилась судьба у Кости. Он был фельдшером, жил в Салехарде, женился в 1938 году, а в 1939 его призвали в армию. Детей они нажить не успели. Служить его (по специальности) отправили на западную границу и он принял участие в разделе Польши – освобождении Западной Белоруссии, после чего их часть стояла в м. Кальвария на самой линии разграничения с Германией. Война к ним пришла в первые минуты ее начала.

Разрозненные группы безоружных военных отступали (бежали) в сторону Литвы. 28 июня их группу предал литовец и немцы взяли их (пять – шесть человек) в плен без единого выстрела. Попал в лагерь в Восточной Пруссии под Фридландом. Находился в этом лагере до 1944 года и выжил только за счет своей специальности – немецкие врачи признали его как врача и обеспечили ему более-менее терпимое содержание. Да и свои военнопленные оберегали, как могли.

С началом боев в Восточной Пруссии пленных погнали по льду Висленского залива на Запад. Костя за годы плена уже настолько ослаб, что идти самостоятельно не мог, его несли под руки. Освободили его 2 мая 1945 года канадцы. В Тобольск он вернулся самым первым из числа военнопленных осенью 1945 года в форме канадской армии. Безупречное его поведение в плену было подтверждено многими пленными в фильтрационном лагере, он успешно прошел «фильтрацию» и был освобожден. Только дома ему все равно не было спокойной жизни и он с семьей был вынужден перебраться в Салехард, где было меньше придирок.

Жена Кости Ася (Васса Георгиевна) – женщина безупречного поведения. Всю войну (она переехала к матери Кости еще до начала войны) работала преподавателем в учительском институте, верила в то, что муж жив и ждала его. Она была всего на восемь лет старше меня и я всегда любовался ею, как женщиной и восхищался супружеской верностью. Для меня она навсегда осталась идеалом женщины.

Мать Г. А. – Матрена Николаевна не оставила в моей памяти заметного следа. Относилась она ко мне как к «чужаку» – это я чувствовал и взаимно не питал к ней теплых чувств. Два сложных характера – она и моя мать ладили с большим трудом (из любви к «Егорчику», как они обе его называли). Мать терпела М.Н. только пока был в доме сам Егорчик, а когда его осенью 1941 года призвали в армию, выжила ее из собственного дома и сплавила дочери Наталье.

После мобилизации Георгия направили в учебный лагерь в Черемушки (Кузбасс?), учили на пулеметчика и в начале 1942 года направили с маршевым батальоном в сторону Северо-Западного фронта. За маршрутом эшелона мы проследили по денежным переводам. Будучи человеком опытным, он посылал с каждой крупной станции по 10—15 рублей, хорошо понимая, что письма могут по дороге затеряться, а вот перевод – никогда. На Северо-Западе зимой 1942 года шли особенно тяжелые бои – Красная Армия готовилась прорвать блокаду Ленинграда.