Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I

Все объяснилось очень просто. Александр Пастухов был известен всему курсу как большой пройдоха и ловкач. Во время учебы он служил фотокорреспондентом в Краснодарской краевой газете «Красное Знамя» и использовал это положение при каждом удобном и неудобном случае.

То он снимет какого-либо видного профессора за работой, другого в кабинете, третьего на лекции, глядишь, эти снимки попадут в газету, ему заработок, профессору лишняя известность. Эти штрихи и позволили ему при более чем скромных знаниях закончить институт успешно, хотя медицину он не любил. Но жена Маша была его полной противоположностью. Она занималась усиленно, любила медицину и особенно акушерство и обещала быть хорошим врачом.

Перспектива работать рядовым врачом где-нибудь на участке никак не улыбалась Пастухову, и он проявил всю свою изобретательность для того, чтобы этого назначения избежать. И, как видно, ему это удалось. Он получил назначение на должность директора вновь открытой фельдшерско-акушерской школы в Прохладном, а Маша туда же – преподавателем акушерства. Одновременно она работала в Прохладненском роддоме.

Благодаря своей импозантной внешности, большой изворотливости и умению подойти к начальству, Александр Павлович быстро завоевал положение в районе и считался одним из лучших директоров.

Все это наши знакомые узнали во время беседы за столом, конечно, не так откровенно, как это изобразили мы.

После ужина Панфилова сказала, что тут неподалеку живет ее тетка, и она пойдет ночевать к ней, а Бориса оставили у себя Пастуховы.

Между прочим, Александр Павлович заявил, что он забронирован, его в армию и на войну взять не могут, да он особого желания идти воевать не испытывает. Он считает (так он сказал), что здесь, выпуская новых молодых специалистов, он принесет Родине пользы больше, чем там, неумело перевязывая раненых.

Борис не спорил, хотя это заявление его и покоробило.

После ужина Борис Яковлевич проводил Веру до дома тетки. Та действительно жила недалеко.

Когда они вышли из здания школы, их поразила необычная тишина, царившая в городе.

На улице было светло, как днем, от огромной красновато-серебристой луны, лежавшей как будто прямо на самых вершинах высоких серебристых тополей. Легкий ветерок чуть шевелил листьями этих красивых деревьев, вызывая еле слышный шелест. Кое-где лениво лаяли собаки, на улице не было видно ни души. Только возле дверей, ведущих в фельдшерско-акушерскую школу (штаб), медленно и тоже почти неслышно шагал часовой.

Вера, вздрогнув от сыроватого прохладного воздуха, взяла Бориса под руку и сказала:

– Как тихо, даже страшно! Прошлым летом я гостила здесь у тети, так тут каждый ясный вечер собирались ребята и девчата и почти до самого утра раздавались музыка, песни и смех… А теперь точно вымерли все.

– Война… – неопределенно проговорил Борис Яковлевич.

Тетка на стук Веры долго не отзывалась, видимо, спала, а, может быть, боялась открыть дверь, увидев в щелку между занавесками какого-то незнакомого мужчину. Вера стояла на крыльце, ее видно не было, а Борис ждал, пока ее впустят, около палисадника.

Он уже успел выкурить две папиросы, ему надоело ждать, и он довольно сердито сказал:

– Наверно, ее дома нет, пойдем обратно, как-нибудь переночуем у Пастуховых.

Но в этот момент входная дверь приоткрылась и в нее высунулась старушечья голова.

– Кто тут? – встревоженно спросила она. И тут же увидела Веру.

– Веруся! – радостно воскликнула она. – Это ты! Вот неожиданная радость-то!

Ну, заходи скорей. А это кто?

– Так, один знакомый, попутчик, – немного смутилась Вера. Затем, обернувшись к Борису, проговорила:

– До свидания, Борис Яковлевич. Спасибо, что проводили. Встретимся завтра на вокзале.

Еще по дороге они договорились, что в Нальчик поедут вместе. На следующий день, к десяти часам утра Борис был уже на вокзале, купил два билета до Нальчика на пригородный поезд, который отходил в 10:30, и сел на скамеечку. Через несколько минут подошла и Вера.

– А, вы уже здесь! – воскликнула она. – А я опоздала!

– Да нет, – ответил Борис Яковлевич, – поезд отойдет еще через двадцать минут. Ну, пойдем в вагон.

В двенадцать часов дня они уже были в очереди, состоявшей главным образом из мужчин, перед стоявшим на балконе здания областного военкомата столиком, над которым на стене висело объявление, написанное химическим карандашом на куске оберточной бумаги «Регистрация командного и начальствующего состава».

За столом сидел худой капитан с измученным лицом. Было видно, что он по-настоящему не спал уже много ночей и что устал безмерно. Тем не менее, преодолевая усталость и напрягая все усилия, он каждому обращавшемуся к нему человеку старался ответить как можно вежливее и спокойнее. В большой очереди стоявших перед столом людей, явившихся с направлениями или какими-либо другими документами, было очень мало. Большинство составляли люди с рапортами и заявлениями, в которых они просили, а некоторые прямо-таки требовали, чтобы их немедленно мобилизовали и отправили на фронт. Некоторые говорили, что они недавно сражались на Халхин-Голе, что у них есть опыт, и что Красной Армии без них в настоящий момент просто нельзя обойтись. Другие уверяли, что опыт Гражданской войны, которую они провели в какой-нибудь славной героической дивизии или армии, дает им право быть в первых рядах защитников Родины. Много приводилось самых разных доводов подходящими к столу людьми, и всем им капитан старался как можно толковее и вразумительнее объяснить, что их очередь еще не пришла, что им нужно продолжать трудиться там, где они служат и работают сейчас, что их работа тоже нужна фронту и что… Ну, одним словом, говорил то, что в этих случаях в это время, наверно, говорили тысячи таких же капитанов и майоров в тысячах военкоматах страны сотням тысяч, миллионам советских людей, желающих как можно скорее попасть в армию, на фронт, чтобы успеть принять участие в разгроме наглого фашистского зверя. Ведь все в то время полагали, что война с фашистской Германией продлится самое большее 4–5 месяцев и что временные неудачи пограничников – это явление чисто случайное и очень кратковременное.

А вот подойдут наши доблестные красноармейские части, помчатся на врага могучие танки, взовьются в воздух тучи самолетов, и враг в панике побежит в свое фашистское гнездо, где и будет безжалостно уничтожен.

Так, между прочим, думал и Алешкин в момент подхода к столу капитана. Предъявляя ему направления военкомата, больше всего боялся, что тот, посмотрев на них, равнодушно, но по возможности вежливо скажет:

– Ну что же, раз опоздали, возвращайтесь в свою Александровку и работайте, там ваша работа тоже нужна. Если надо будет, вас вызовут.