Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Правда, раскрылось оно не полностью, но все равно всем «преступникам» пришлось пережить немало неприятных минут.

Оказалось, что отец Кольки получаемые от прихожан деньги складывал в сундучок, который, боясь могущих быть обысков и реквизиций, прятал на чердаке своего дома! О месте нахождения сундучка в семье священника не знал никто. Играя на чердаке, Колька обнаружил сундучок и начал потягивать из него деньги на сладости.

А когда развернулась торговля солдатами, то деньги из сундука потекли рекой, и к Рождеству он опустел. За этот период больших поступлений у отца Владимира не было, и лишь только после Рождества он обратился к сундучку, чтобы спрятать очередное пополнение. Легко представить себе его состояние, когда он увидел, что его «сокровищница» опустошена и что кроме медяков, практически не имеющих никакой ценности, денег нет. После выяснилось, что он хвалил себя, что хоть золотые догадался спрятать в другом месте. Однако потеря и того, что хранилось в сундучке, была ощутимой.

Конечно, подозрение пало на Кольку, и тот немедленно был безжалостно отодран. После порки он во всем сознался и рассказал, что на эти деньги он покупал у Володьки Армаша и Борьки Алёшкина бумажных солдат.

Собрав всех солдат и завязав их в огромный пакет, разъяренный отец Владимир явился к Армашам, положил сверток на пол у двери и потребовал немедленного возвращения заплаченных его сыном денег.

Алексей Владимирович и Маргарита Макаровна, выслушав претензии священника, сперва возмутились его «поклепом», так как не допускали и мысли, что их благонравное чадо способно совершать подобные дела, но затем все-таки призвали к ответу Володю. Тот струсил и признался во всем. Особенно после того как был приперт к стене показаниями зареванного Кольки, которого отец благоразумно притащил с собой. Признавшись, Володя достал из стола несколько «керенок» и бумажек царского выпуска и отдал их отцу Владимиру. Он заявил, что они торговали солдатиками вместе с Алёшкиным, деньги делили пополам и тратили на конфеты, покупаемые на базаре, больше у него денег нет (о зарытой в хлеву коробке с металлическими серебряными деньгами, Володя не сказал ничего).

Забрав мизерную часть своих сбережений, оставив на полу пакет со злосчастными солдатами, ухватив своего блудливого сынка за ухо так, что тот издал поросячий визг, разозленный поп, проклиная и про себя и вслух время и чертовых «интеллигентов», воспитывающих таких бесстыжих детей, осыпаемый вдогонку весьма нелестными эпитетами со стороны родителей Армаша, направился через улицу к Стасевичам, чтобы добраться и до Бори Алёшкина.

Там его принял сам Иосиф Альфонсович. Выслушав претензии священника, он заявил, что если и было что-нибудь подобное, в чем он еще сомневается, то виноват в этом его сын, с него ему и следует спрашивать, а не бегать по чужим квартирам и не полошить людей.

– Кроме того, – сказал Стасевич, – Боря Алёшкин не мой ребенок и наказывать его я не имею права. Да, кстати сказать, откуда у вас, батюшка, такие большие деньги завелись? Может быть, об их пропаже вам лучше в милицию заявить.

Услышав такое предложение, отец Владимир поспешил ретироваться, хотя и продолжал в душе клясть этих «собачьих полячишек», «еретиков поганых», вслух произнести ничего не посмел.

Нечего и говорить, что после этого Колька Охотский был снова так безжалостно выдран, что, наверно, недели две не мог сидеть…

А Стасевич, проводив нежданного гостя, направился к ребятам, которые, узнав о приходе отца Владимира, сидели, притаившись в своей комнате, как нашкодившие щенята. Они с минуты на минуту ждали, что их призовут к ответу и что им придется во всем сознаться. Юру больше всего пугала мысль, что ему придется расстаться с полюбившимися ему музыкальными инструментами, на которых он уже научился играть вполне порядочно.

Однако этого не случилось.

Войдя в комнату, Иосиф Альфонсович встал у двери и спросил:

– Ну, собачьи души, как вы такого маленького прохвоста околпачили, неужели вам не стыдно. Связались с таким малышом, ведь он, наверно, года на три моложе тебя, Борис?

– Нет, только на один… – ее выдержал Боря.

– На один? Ах ты, поросенок немытый, как ты смеешь меня перебивать? Молчать! Совести у вас нет… ну вот что, бить я вас не буду, рук не хочу марать. Денег тоже искать не буду, наверно, давно уж проели их… а вот за такое бессовестное поведение извольте немедленно отправляться в лес и до конца каникул напилить, наколоть и привезти сюда дрова на всю зиму. Хотел я для этого работников нанять, сделаете вы. Я вам заплачу, как и тем бы заплатил, а деньги потом этому своему Кольке отдадите… Так вот, чтобы вашего и духу здесь не было!

С этими словами Стасевич вышел из комнаты, сердито хлопнув дверью.

Юра и Боря обрадовались, что им удалось отделаться так легко. Они-таки рассчитывали на хорошую взбучку, да еще и на потерю ряда вещей, которые им на эти деньги удалось приобрести. Ведь кроме кларнета и флейты, купленных Юрой, Борис купил на базаре коробку цветных карандашей, бывших в то время невероятной редкостью и роскошью.

На другой день чуть рассвело, оба мальчика, зарывшись в сено, наваленное на больших розвальнях, подстегивая старого Рыжего, ехали в лес.

Почти десять дней с раннего утра и до позднего вечера они пилили дрова из огромной поленницы, сложенной на дворе лесничества. Поленья длиной в сажень надо было распилить на чурбаки длиной в три четверти аршина, а затем эти чурбаки расколоть на тонкие поленья и снова сложить в поленницу. Поленья толстые, сучковатые, и ребятам пришлось попотеть: на руках горели мозоли, болела спина, руки-ноги, но Стасевич был неумолим. До конца каникул вернуться из лесничества он так и не разрешил. После этого он лично замерил количество наколотых дров и честно, по базарным расценкам, заплатил «дровоколам», взяв с них слово, что все деньги будут отданы Охотскому. Ребята уговорили отнести деньги Володю, что тот и исполнил.

Так закончилась эпопея с бумажными солдатами, не очень-таки красиво выглядел в ней Боря Алёшкин со своими друзьями, но что было, то было…

Забегая вперед, скажем, что лет через шесть или семь, когда кроме Охотских из действующих лиц этой истории в Темникове уже никого не было, хозяйка дома, в котором снимали квартиру Армаши, ремонтируя хлев, в одном из его углов обнаружила большую жестяную коробку из-под печенья, наполненную царскими серебряными монетами. Кладу она обрадовалась, рассказала о нем ближайшим сoceдям, в том числе и священнику Охотскому. Тот догадался, откуда взялись эти деньги, но сказать об этом прямо побоялся. Он посоветовал нашедшей религиозной женщине сдать эти деньги «на украшение храма», тем более что уже в это время на эти деньги купить ничего было нельзя, а сдача их властям могла повлечь за собой нежелательные расспросы. Хозяйка подумала, подумала, да и отдала деньги попу. Так сумел-таки Охотский вернуть себе и серебро.