Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

А именно это было интересно и выгодно.

В этом году в Темникове свирепствовали инфекционные болезни: было много похорон, панихиды служили часто. Всего в хоре находилось человек 60, это был не только самый лучший, но и самый большой хор в городе. А по приглашению ходила небольшая – лучшая часть его, человек двадцать-двадцать пять, в числе их состоял и Алёшкин. После службы хористов угощали чем-нибудь вкусным, платили и деньгами. В результате Борис наедался досыта дармовых угощений и имел всегда хоть маленькие, но свои «карманные деньги». Стасевичи против такого заработка своего приемыша не возражали.

Борису Алёшкину за период пребывания в хоре запомнились два случая. Один из них – это служба в пасхальную ночь. Мальчик и раньше как молящийся бывал на пасхальной заутрене, длившейся два-три часа, а в этот раз весной 1920 года он был непосредственным участником этого торжественного и красочного богослужения, одним из его действующих лиц. Он пробыл в церкви всю ночь и утро пасхального воскресенья. Второй произошел вскоре после первого. Через неделю в праздник Вознесения Господня соборный хор в полном составе пригласили в Санаксырьский монастырь для участия в торжественной службе, так как там этот праздник был «храмовым». Службу справлял архиерей. Хор провел в монастыре целые сутки, приняв участие в заутрене, ранней и поздней обеднях и молебне. За хористами из монастыря прислали несколько телег, в которые они и расселись тесными кучками. Регент и дьякон (из церкви Иоанна Богослова), певший в особо торжественных случаях в соборном хоре «октавой», ехали в отдельном тарантасе.

От Темникова до монастыря не более трех верст, он даже хорошо виден с крутого берега реки Мокши, на котором стоял город, но время было весеннее, дороги состояли из сплошного моря грязи, и вести хор пешком регент отказался. Забегая вперед, заметим, что монахи надули все-таки регента, лошадей дали только на один конец, предоставив хористам возвращаться домой как им заблагорассудится – попросту идти пешком. А это было не очень приятно: обувь почти у всех рваная, а у таких ребят, как Борис, по существу ее не было совсем, так как ботинки или сапоги с оторванными и кое-как привязанными веревкой или проволокой подошвами, со множеством дыр на всяких других местах, при первых же шагах по весенней грязи промокли насквозь, и ребята фактически шли босиком. К счастью, для всех это опасное путешествие прошло более или менее благополучно, серьезно никто из хористов не заболел.

Правда, кое-кто, в том числе почти все мальчишки, от холода и боли в замерзших пальцах к концу дороги уже по-настоящему ревели. Таким зареванным явился домой и Борис. Он был мокр и грязен, и едва лишь появился в кухне, как Луша, увидевшая его, причитая и ругая на чем свет «длинноволосых халдеев», как она в порыве злости назвала монахов, не давших лошадей даже для маленьких ребят, принялась раздевать его, чистить и отмывать от грязи, а затем загнала на печь и укрыла большим тулупом, где перемаявшийся «певец» вскоре и заснул. Вечером, докладывая хозяйке, как при возвращении из монастыря вымок и выпачкался Боря и что он сейчас спит и отогревается на печке в кухне, Луша рассказала и о плачевном положении его обуви.

Янина Владимировна, погоревав о том, как быстро мальчишка износил сапоги, «ведь в начале осени их только сшили», решила запретить ему участвовать в таких поездках и до тех пор, пока удастся сшить ему что-нибудь новое, разрешить пользоваться старыми Юриными ботинками, которые тому стали уже малы.

Пока решался вопрос с Борисовой обувью, тот сладко спал на теплой печке, с головой укрывшись тулупом, и, вероятно, видел во сне весь этот интересный день. Иначе чем же можно объяснить, что день этот запомнился ему на всю жизнь.

Соборный хор приехал в монастырь поздно вечером, его поместили в большом зале монастырской гостиницы. Монахи натаскали туда душистого сена, уложили его широким и высоким валом вдоль стен, накрыли холщовыми половиками. Так приготовили постель для хористов. Посередине поставили длинный стол, вокруг него широкие лавки. На столе стоял пятиведерный самовар, и к моменту приезда хористов из него шел густой пар, а сам он недовольно пофыркивал.

Рядом с самоваром стоял большой фаянсовый чайник, в котором, как потом оказалось, был заварен самый настоящий чай. Боря, как, впрочем, и его товарищи по хору, уже давно не видел такого чая и в глаза. Еще при жизни бабуси пришлось перейти с чая на сушеную морковь, ячменный, желудевый кофе и другие суррогаты. У Стасевичей чая тоже не было, пили молоко.

Кроме того, в разных местах стола дымилось несколько больших чугунов с гречневой кашей, а на деревянных блюдах лежали крупные ломти мягкого, видно недавно испеченного, ржаного хлеба. Посередине стола, в большой деревянной чашке, лежала горка наломанного крупными кусками сотового меда.

Почти для всех такой ужин был предметом давно невиданной роскоши, и приехавшие хористы, усевшись за стол, поглощали все подаваемое с завидным аппетитом. Не отставал от других и Алёшкин, хотя эта еда для него не была диковинкой. У Стасевичей ужины были не хуже, но он основательно проголодался, а кроме того, он находился в таком счастливом времени, когда был способен есть все что угодно, сколько угодно и в любое время, лишь было бы что есть.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.