Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

В лучистом сумраке звездится, сыплет снег.
Просторы дальних крыш послушны чуткой ночи,
Тоска нежней, дыхание короче.
Седых часов безмолвен ровный бег,
И звезд лазоревых невозмутимы очи.

Опять я жду тебя в сияющую тишь,
Опять я верую. Молюсь моей богине,
Кого всю жизнь искал, по ком тоскую ныне.
Лучистой мгле покорны трубы крыш.
И ночь морозная звездистый сыплет иней.

Опять я жду тебя, застывший, но живой.
Над белой полночью синеет звон далекий.
То звезды говорят с луной глубокой.
Я жду лететь с тобой пустыней снеговой,
Водить тебя по тишине глубокой.

Тоскует вечер, смерть зовет
И кажет перстень обручальный.
Душа томится и поет
О родине первоначальной.

Взошли, дымятся облака,
Их огнедышащие горы
Нависнут, ждут издалека,
Чтоб опустило солнце взоры.

Всю ночь, я знаю, будет петь
Мне ветра голос погребальный
И будут до утра скрипеть
Под мокрым ветром окна спальной.

Мать, напевая, качала ребенка.
Песня тоскливая плакала тонко.
Черные тени по стенам плясали.
Звезды в морозном окне угасали.
В темных углах шевелились загадки.
Чудилось робко мерцанье лампадки.

С криком от страха проснулся ребенок.
Голос предвечного ужаса полон.
В мире полуночном, странен и звонок,
Страшную вечную песню запел он.
Темное в недрах хаоса томится сознанье,
Мрака разверстая пасть угрожает душе одинокой.
Вещего пса от забытых могил пронеслось завыванье,
Смерти-праматери грезится образ далекий.

Твои глаза прозрачнее сапфира,
Твой стан – цветок, твой ясный голос — лира,
Шелк золотистый – волосы твои.
В твоих руках мои трепещут руки.
О, задуши поэта в час разлуки
И смертию любовь благослови!

Чтоб в миг конца, стремительно безбрежный,
Светил твой взор голубовато-нежный,
Пел голос твой, как дальней лиры звук.
Чтоб в блеске кос, как солнце, золотистом
Я замер сладко под кольцом душистым
Твоих холодных и прекрасных рук.

Снова мы вместе, и снова
Бред поцелуев и рук.
Воротника кружевного
Смятый расстегнутый круг.

Желтые душные кудри
Как золотые струи,
Похолодевшие, в пудре,
Белые щеки твои.

Выговор мило-нечистый,
Странно блуждающий взгляд,
Ласковость груди волнистой,
Губ опьяняющих яд.

Разгоряченного тела
Буйная сладкая дрожь,
Страсть без конца, без предела,
И… беспредельная ложь.

Ты, нежная, как ветвь оливы,
Таишь в себе смертельный яд.
Твои движения девически-стыдливы,
Но о желании недетском говорят.

Ты рождена для бурь, для страсти темной, жгучей,
Что набегает вдруг неотразимой тучей,
Неодолимая в предвестии тревог.
В ней грозный Сатана и милосердный Бог.
Она зовет меня – о рок противоречья –
Касаться нежно уст и замирать у ног.

Любовь бессмертная и похоть человечья
Равно влекут к тебе. Сиянье красоты
Загадкой вечною мое томленье множит.
Ты видишь, я люблю. Но не узнаешь ты
Ту муку тайную, что жжет меня и гложет.

Как я любил ночных свиданий
Начала и концы с тобой!
Сперва чуть слышен плеск желаний,
Но всё растет, растет прибой.

Он, бурной страстию волнуем,
Качает плеч твоих овал,
И бесконечным поцелуем
Торопишь ты девятый вал.

Потом, от яростного шквала
Очнувшись подле губ твоих,
Как я любил, чтоб ты лежала,
Покуда океан не стих!

Но ты встаешь, накинув платье,
Забыв на кресле шаль свою.
И я последнего объятья
Прощальное блаженство пью.

В сверканье знойном дня люблю лесной обрыв.
Под ним внизу овраг прохладнее темницы,
Стена живых ветвей, где нежно свищут птицы,
И пестрого ручья, дрожа, скользит извив.

Здесь сетью золотой листва в лучах дробится,
В кустах птенцы пищат, бесклювый рот раскрыв,
А в жаркой вышине чета орлов кружится,
С влюбленным клекотом в истомный воздух взмыв.

И сознавая жизнь одним мгновеньем ясным,
Не отрывая глаз, на солнце я гляжу,
И грежу сладостно, и мыслями брожу
В лучистом мареве, в огне багрово-красном.

В вечернем зареве обрыв отрадней мне.
Зияющий овраг грозится вещей тьмою.
Деревья замерли. Внизу под их стеною
Робеющий ручей щебечет в полусне.

К преданьям темных дней взывая, реют совы.
Им тяжким клекотом шлет сумрачный ответ
Седого дерева иссохнувший скелет.
На нем пророчески поник орел суровый.

Мне странно. На душе ни грез, ни мыслей нет,
И только вечера багряный силуэт,
На горизонте встав, звенит в оковы,

И вспыхивает в ночь, стремясь сорвать запрет,
И манит призраки невозвратимых лет.
О, непостижные! как вечно далёко вы!

Здесь пляшут голуби над раскаленной крышей,
А там, где в зное дня дымится Чатырдах,
Кусты орешника взбираются всё выше,
К орлам, задумчиво плывущим в облаках.

Но юга знойного мне тяжко упоенье
И нестерпимо жить в дремотном полусне,
Когда я полон весь и звуков и движенья,
Когда ты грезишься и днем и ночью мне.

Пусть одиночество сгорит на пышной тризне.
Чрез горы и моря я сердце кинул той,
Чье имя нежное, святое имя жизни,
Венчало счастием мой полдень золотой.

Как турок, преклонясь, хочу молить Аллаха,
Чтоб сохранил меня навеки молодым,
Чтоб со стихов моих, как с тронов Чатырдаха,
Вздымался к вечности благоуханный дым.

Музы ко гробу вождя своего ароматы приносят.
Лавры ему на чело сам Аполлон возложил.
Цепь из орлов золотых и державного пурпура складки
Под величавым венком с лирой скрестившийся меч.