Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

Когда четырехстопным ямбом
Я в утре розовых огней
Гремел надменным дифирамбом
На лире юности моей,

Я не хотел стиха иного,
Но набежавшей жизни гарь
Затмила свет луча дневного
И кровью налила фонарь.

Как обольщенная невеста,
Забыв победоносный звон,
Взлюбил я вялость анапеста
И амфибрахия уклон.

И вот, больному прошлым летом,
Ты подарил мне свой сонет,
И юностью твоей, как светом,
Вновь озарил меня поэт.

Да не смутятся дряхлым стоном
Огни твоих священных ламп,
Запела лира прежним звоном,
Взвился четырехстопный ямб.

Он был московский декадент,
Худой и долговязый.
Еще когда он был студент,
Блистал отменной фразой.
В Кружке на «вторниках» порой
Ораторствуя хлестко,
Он вдруг сшибал графин с водой
В волнении с подмостка.
Он уверял, что надо сечь
Читателей Толстого,
Он утверждал, что надо сжечь
Собранья Третьякова.
Вилье, Верлена восхвалял,
Хоть не читал обоих,
Как Обри Бердслей, рисовал
На собственных обоях,
Превознося любовный грех,
Вводил наркозы в моду
И вместо морфия при всех
В колено прыскал воду.

Но пролетел зловещий год
С роптанием угрюмым.
И, всколыхнув со дна народ,
Промчалась буря с шумом.
Стал тих и скромен наш эстет,
Зато, как бы в награду,
Окончил университет
По первому разряду.
Как Бёрдслей, в цифрах наш герой
Баланс ведет, скучая,
И грезит в комнате пустой
С пустым стаканом чая.
Уж не флиртует он в кафе
В подобие Верлену:
Он летом выискал в Уфе
Себе невесту Лену.
К ней преклоняясь на плечо,
Стихи шептал любовно,
И полюбила горячо
Бухгалтера поповна.

Твой взор – вечерняя истома,
Твой голос — нежная свирель,
Ты – из японского альбома
В прозрачных красках акварель.

На серо-матовой странице
Рисунка тонкие черты:
Блестят плоды, сверкают птицы,
К озерам клонятся цветы.

Я вижу в красках акварели
Полузадумчивые сны:
Уста цветов, глаза газели
И тонкий вздох твоей весны.

Сражен я златокудрым Фебом,
Он мечет стрелы на меня.
Один, под раскаленным небом,
Сижу в безумном зное дня.

Один сижу среди бульвара
У распустившихся берез.
Но вот сплошное море жара
Прорезал свистом паровоз.

Родной привет из синей дали!
Он вновь зовет меня туда,
Где изумрудом на эмали
Сияешь ты, моя звезда.

Заблудившись в безжалостном терне,
Рву о гневные сучья суму,
Вижу ласковый призрак вечерний
И молюсь бессловесно ему.

Жабий хор над болотною гатью,
Шепот трав и безмолвный закат
Осеняют меня благодатью,
С утомленной душой говорят.

Говорят мне спокойные речи
О великой святой тишине,
О грядущей торжественной встрече,
О бессмертном сияющем дне.

Умиляюсь: безумное счастье,
Счастье детства, ты снова со мной!
С восхищенной, вздыхающей страстью
Догорел океан голубой.

Мадонной ты предстала мне впервые,
Подняв ладонь, благословляла ты
Весенних птиц. Сияли как живые
На полотне прелестные черты.

Неодолима сила красоты.
Твой смех звучит, как струи ключевые,
Твои глаза, как зори огневые,
Твои уста – пурпурные цветы.

Я сохраню твой дар. В ночной мечте
Со мною та рука и кольца те,
Что целовал я пламенно и жадно.

Пусть не коснутся их ничьи уста.
Мне одному и сочный грозд куста,
И винный хмель, и запах виноградный.

Твои огни погасли без остатка,
Но не дрожи:

Тебе сулит загробная загадка
Иную жизнь.

Все ищешь ты, где юность пролетела,
Ее следы:

Их нет давно; где счастье пламенело,
Там пыль и дым.

Освободись от лжи воспоминаний,
Не жди любви.

Всё минуло, и жизнь к последней грани
Стремит извив.

И постепенно жадные морозы
Убьют тепло,

И заглушит чернеющие розы
Чертополох.

Считай в тиши удары вечной прялки
О колесо,

Пока не бросит смерть свои фиалки
В твой зимний сон.

Воскинув пред образом руки,
Он долго молился без слов,
И слышались вздохи да стуки
Тяжелых его сапогов.

И тут же с высокой постели
В морозный полуночный час
С надеждой на старца глядели
Две пары измученных глаз.

Люблю я радостно, люблю печально,
В час грусти сладостной душа моя нежна.
Люблю я нежно и сентиментально;
Сентиментальная любовь моя печальна,
И радостна, и сладостна она.

Губами губ искать, не говоря ни слова,
Глазам уверовав, глазами уверять,
Искать любимых губ и верить взглядам снова,
Любить и уверять, не говоря ни слова,
И поцелуями признанья повторять.

Любимый друг! В твоих бездонных взорах,
Как мина под землей, готовит взрывы страсть.
Мой взор в глаза твои сверкнул, как искра в порох,
Как порох, вспыхнул взрыв. Взлетаю в дымных взорах,
Чтоб мертвым с высоты к ногам твоим упасть.

Мне снилось недавно. Как будто в театральном
Стою я коридоре, и во все концы
Идут люди, люди. Отблеском печальным
Озарялись лица, и я знал: это – мертвецы.

Шли быстро и тесно, как после представленья,
Душно, безответно мигал над ними газ.
Слышались речи, но как жалобное пенье,
Смех звучал, но тоска в него вплелась.

Были шедшие передо мной изящно одеты.
Но мгновеньями из-под причесок сверкали черепа.
Под шубами и ротондами чуялись скелеты.
Шла, говорила пестрая толпа.

И я с нею слился, потонул в этом мертвом море.
Белые саваны, погребальные венцы.
Было скучно. Я смотрел в равнодушном горе,
И всё двигались, двигались мертвецы.