Сергей Образцов - Моя профессия

Это рассказ не про зверей, а с помощью зверей, басенно, то есть иносказательно, про людей.

Вот почему и не получилась «Книга джунглей» у такого талантливого английского кинорежиссера, как Корда. Он снял настоящих живых зверей. Естественно, что он вынужден был лишить их дара речи. Технически можно «вложить» человеческий голос в раскрывающуюся пасть живого волка. Но это получится настолько эксцентрично и глупо, что может показываться только в цирке (что и делается с «говорящими» цирковыми собаками с приставной нижней челюстью). Корда не мог себе этого позволить. Ведь повесть о Маугли – не цирковой аттракцион. А настоящий (не кукольный) живой питон или живая (не кукольная) пантера говорить не могут. Представьте себе, что было бы, если бы в вашу комнату вошла кошка и сказала: «Здравствуйте». Кто-то из вас сошел с ума, и, вероятно, не кошка.

Вот и получилось у Корда, лишившего зверей «права голоса», права высказывать свои идеи и взгляды, не киплинговское романтическое, «басенное» иносказание, не показ человеческого общества и человеческих характеров, ассоциирующихся с характерами животных, а просто человек среди зверей. Иначе говоря, получился «Тарзан».

Ставя «Каштанку», мы совершили прямо противоположную ошибку.

Да, наша «Каштанка» имела успех. Но не благодаря куклам, а несмотря на кукол. Таких пьес в кукольных театрах, к сожалению, порядочно. Мы чуть было не поставили инсценировку купринского «Белого пуделя». Нас просто бог упас. Получилось бы хуже «Каштанки». Потому что в «Белом пуделе» нет ни доли иносказания. Сам пудель – это прежде всего собака. И только собака. У нее своя, собачья судьба, и под судьбой этой не подразумевается судьба человека. Да и все остальные персонажи по смыслу своему не «кукольны». Это люди. Не собирательно типизированные образы людей, не Пенелопы, не Бовы-Королевичи, которых можно себе представить в образе кукол, а такие, какие живут в произведениях Толстого, Чехова, Золя или Хемингуэя.

Наличие настоящей собаки, которая не могла бы быть показана в спектакле «человеческом», не дает никакого права автору инсценировки считать сюжет этого произведения годным для театра кукол. Потому что кукла – не имитация живого существа (все равно – человек это или собака), а предельно собирательный образ, типизированный до степени иносказания.

Но не только «Каштанка» отвечала моему негативному кредо: «в театре кукол нужно ставить только то, что нельзя поставить в театре человеческом». Ведь этому же условию отвечает «Затерянный мир» Конан-Дойля. К счастью, мы его не поставили. А собирались ставить, объясняя это тем, что нами могут быть показаны всякие доисторические животные, которых нельзя показать в обычном театре.

Да, нельзя, но и в кукольном тоже нельзя, хоть это и фантастика. Нельзя потому, что это не сказочная фантастика, не иносказательная, а научная. Змей-Горыныч или ведьма на метле – не птеродактили. Они, безусловно, не настоящие. Они собирательные образы зла, а вот птеродактиль совсем не собирателен. Хоть его и нет, но он был. Он настоящий. Змея-Горыныча можно изобразить, а конан-дойлевского птеродактиля надо имитировать, подделывать, стараясь показать таким, каким он был или мог быть.

Все это я понял много позже и потому, ставя спектакль за спектаклем, совершал ошибку за ошибкой.

Между понятиями «изобразить» и «показать» есть огромная смысловая разница.

Изобразить лошадь может мальчишка, прыгая галопом по комнате; художник, нарисовав ее на листе бумаги или написав на холсте; скульптор, вылепив ее из глины или вырезав из дерева. Но изобразить лошадь с помощью лошади невозможно. Потому что она уже лошадь. А вот показать можно. Для этого ее нужно только подвести к вашему окну.

Если бы мы старались «показать» птеродактиля, нам пришлось бы имитировать какое-то действительно существовавшее животное. Эту задачу, вероятно, может выполнить зоологический музей, восстановив птеродактиля на основе сохранившегося скелета и «одев» в мускулы и кожу на основе исторических и биологических домыслов, как делал это известный скульптор Герасимов, реконструируя голову питекантропа или Ивана Грозного. Но такие, может быть, и очень точные подделки «под настоящее» никогда не могли бы быть персонажами театра кукол. Если бы внутрь такого сымитированного птеродактиля вставить мотор и рычаги, благодаря которым он мог бы шевелиться, это стало бы трюковым искусством техники, но не искусством театра.

В Швейцарии работники телевидения сделали огромного механизированного железного ихтиозавра. Опустили под воду в центре озера и провели электропроводку. В один прекрасный день, к полному изумлению окрестных жителей, ихтиозавр несколько раз высунулся из воды, издавая какие-то низкие, страшные звуки. Затем те же работники телевидения взяли интервью у людей, видевших и слышавших этого подводного зверя (швейцарский вариант «лохнесского чудовища»), и передали их по телевидению. Вся страна была поражена этим теледокументом. Затем многометрового подводного жителя приволокли в телестудию, показали всем телезрителям и весело покаялись в своем розыгрыше.

Я присутствовал в телестудии во время этой передачи и с удовольствием похлопал зеленого монстра по его железной щеке. И хоть юридически он все-таки был куклой, театральной куклой его назвать нельзя. Он был имитационным обманом легковерных, таким же обманом, каким был сымитированный снежный человек, якобы вмерзший в ледяную глыбу, которого возил по Америке какой-то шарлатан.

Нет, имитация человека или животного никогда не станет театральной куклой. Ей место в любом музее: этнографическом, палеонтологическом, зоологическом, но не в театре.

И как это ни странно звучит, но сказочная лошадь отличается от настоящей тем, что сказочная не существует. Только тогда она и может быть сказочной. Следовательно, ее можно «изобразить», но «показать» нельзя. Потому что невозможно показать то, чего нет. Вот почему так не прав тот же английский режиссер Корда, когда в фильме «Багдадский вор» он путем чисто технического трюка двойной экспозиции и рапида заставил настоящую лошадь лететь в облаках, медленно двигая ногами. Чуда не получилось, и сказка не получилась. Летать могут только сказочные лошади. Настоящие дискредитируют такой полет.

Да дело и не в самом полете. К сожалению, довольно часто режиссеры и театра и кино бездумно объединяют противоречащие друг другу условности, иногда доводя их до абсурда.

Я видел «экранизированную» арию «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями». В театральных обстоятельствах оперы «Руслан и Людмила» эта ария не вызывает никакого внутреннего протеста. И ее успех зависит только от вокальных достоинств певца. Режиссер кинокартины, соответственно одев и загримировав актера, посадил его на огромного битюга, разбросал по настоящему полю какие-то белые кости и, так сказать, «отправил» все это в арию.