Тамара Катаева - Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Она продолжала читать.

И если когда-нибудь в этой стране/ Воздвигнуть задумают памятник мне…

Глаза у меня были мокрые. Она, вероятно, и это заметила. Сдавленным голосом я попросил: «Пожалуйста, можно это еще раз?» <���…> Она прочла еще раз Эпилог. Музыка стихов рождалась где-то в груди и в глубине гортани. Я уже не слышал шепелявости, не видел ни морщин, ни болезненной грузности. Я видел и слышал царицу, первосвященницу поэзии. Законная государыня — потому так безыскусственно проста, ей не нужно заботиться о самоутверждении. Ее власть неоспорима.

Годится.

В книге «Мы вспоминаем» Адмони писал: Все пошло по-другому в Ташкенте, осенью 42 года на другой же день после того, как мы поселились в «Тамаре Ханум», кто-то передал мне, что Анна Андреевна требует, чтобы я как можно скорее пришел к ней домой. И в первое же мое посещение, прочтя мне «Поэму без героя», <���…> Анна Андреевна сказала: «Ну, теперь приведите ко мне Тамару (жену Адмони, Тамару Сильман, вот какая честь, ведь раньше к себе Ахматова Адмони не звала, зайти к нему и встретиться с его женой не соглашалась). (Анна Ахматова в портретах современников. Стр. 152.)

Требовали у всех, кто этими требованиями гордился. Некоторые от такой чести отказывались. Ахматова отступала мгновенно.

Она совершенно точно знала, кого можно попросить, а кого нельзя.

Дочь известного ленинградского пушкиниста Зоя Борисовна Томашевская рассказывает, что Ахматова могла позвонить и попросить поставить чайник. Не правда ли, это уж слишком? (Почему слишком? Это нормальная проверка на прочность: кто пойдет, а кто нет.) А только Томашевская, у которой был маленький ребенок и жила она не в соседнем доме, бросала все и шла ставить чайник. Так ей отец внушил: делать все, что Анна Андреевна попросит. Объяснить почему? Потому что она не такая, как все. Вот и весь сказ.

(M. Зайонц. Даем подробности! Ж-л «Итоги». 20 августа 2007 года, M 34.) В подъездах у ЗВЕЗД для ловли таких случаев дежурят команды поклонниц. Это всего лишь такой склад личности.

Воспоминания З. Б. Томашевской: Анна Андреевна потребовала меня на Красную Конницу. «Зоя, что-то случилось. Мне уже несколько раз звонили из Москвы и спрашивали, как я себя чувствую. <���…> Спуститесь, купите газету». (Летопись. Стр. 526.)

Анна Андреевна приехала и требует, чтобы я как можно скорее предстала пред ее ясные очи.

Здесь Ахматова напала на золотую жилу.

Но очень хорошо, что Вас лечат в чудной больнице. Там ведь чудные врачи и чудный персонал (так считается в Москве). <���…> Молюсь за Вас той «Державе непобедимой», которую мы посетили перед приходом к Вам… (Жена В. В. Виноградова Н. М. Малышева)

5 марта — день смерти Ахматовой — в 2006 году совпало с Прощеным воскресеньем. Посвящаем сборник «Я всем прощение дарую…» 40-летней годовщине со дня смерти великого русского поэта Анны Ахматовой.

Есть стихотворение, озаглавленное некой датой. Там и сон, и праздник милого, и солнце, наполнившее комнату желтой пылью. Задача — определить адресата. Чего же проще: дата — день архистратига Михаила. Михаил, Лозинский, у ахматоведов на примете есть — было нечто вроде романа. Из-за слова причастница стихотворение кажется исследователям поэзией высокого религиозного накала, а последний, как известно, у Ахматовой — барометр самых потаенных эротических переживаний, то есть наш добропорядочный герой не годится. И весьма уважаемыми учеными принимается решение примерить более яркое объяснение. На самом деле — притянуть за уши. Дело в следующем: накануне памятного дня, но 11 лет назад, состоялось решительное объяснение Блока с соседкой, Любой Менделеевой. Год же назад в этот день Блок не явился на поэтическое собрание, как МОГЛО БЫ ПОКАЗАТЬСЯ Ахматовой — ПОТОМУ ЧТО отмечал эту дату. Его размышление о связанности своей с Любой в этот день — приводятся. Связи с неявкой на заседание — не просматриваются. Главное — откуда Анна Ахматова могла знать про эту дату? Исследователям кажется совершенно логическим: Ахматовой достаточно было спросить Блока о причинах его отсутствия на заседании «Цеха поэтов», где она ожидала его увидеть и не увидела. Не подлежащим сомнению является, что Блок, человек предельной откровенности, вполне мог ответить, почему он не присутствовал на этом вечере.

Могло, впрочем, быть по-всякому. Вот рядом запись в дневнике Блока: Брожу весь день с чудовищного похмелья. Мог и не добрести до заседания. Но это, конечно, несерьезно. Не подходит.

Все ясно как божий день, о чем стихотворение: Ахматова просыпается, солнце заливает комнату, она вспоминает, что сегодня — праздник Блока. Какой же праздник? 11 лет с того дня, как Любовь Менделеева приняла его предложение руки и сердца. Ну и еще маленькое условие — если б она знала об этом или Блок из-за своей предельной откровенности (склонности к бездумным откровенничаньям) ее поставил в известность. (Отгоним, отгоним мысль о том, что Ахматова в душе празднует светлый день того, что Блок с чудовищного похмелья год назад не явился на литературное заседание.)

Догадка оглашена и признана состоятельной — и уже на законном основании с восхищением говорится: здесь звучит безграничное уважение к внутреннему миру Блока. (В. В. Мусатов. Анна Ахматова и Александр Блок. Я всем прощение дарую. Стр. 341, 343.) А заодно, наверное, и к внутреннему миру Любови Дмитриевны Блок. Остается только снять шляпу перед прекраснодушием ахматоведов. Или даже великодушием. Чему бы (кому бы) ни были преданы люди с такой искренностью — замечательно. Беда в одном — что Анна Ахматова, да, выведена человеком, способным на «безграничное уважение к чужому внутреннему миру» — но ведь она же, как нам известно по другим источникам, способна пренебречь любыми правами другого человека на собственный внутренний и внешний мир. Александр Блок, например, из ее рассказов, недомолвок, прозрачных и туманных намеков предстает связанным с нею больше, чем с какой бы то ни было другой распрекрасной дамой.

…письмо М. И. Цветаевой к А.А. от 13 сентября 1921 г. в связи со слухом о смерти А.А.: «Я, на блокноте, Аксенову: «Господин Аксенов, ради Бога — достоверность об А.» <���…> И учащенный кивок Аксенова. Значит — жива». (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 650.) У ранней Цветаевой — безвкусность во многом — особенно во влюбленности в Ахматову. Такие вещи никогда не бывают хорошего вкуса.