Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Слово «идея» используется здесь точно в том смысле, который был ему «досадно» близок в знаменитом разговоре с Шиллером о простейших растительных организмах. Разницу следует, конечно, искать только в выражении, а не в воззрении, которое выражалось.

Слова подкрепляют; они как слой льда, который выкристаллизует невыразимое и по которому мы скользим в беседе или при чтении. Смысл нужно постигать в целом, а не в слове.

Тем не менее, остается удивительной та desinvolture, с какой здесь используется слово и выворачивается, как перчатка. Однако следует вспомнить и о влиянии Гердера, который именно тогда занимался «идеями истории человечества» [932].

В эти дни я снова читаю «Прощание отшельника» [933]Гердера:

Это выводит не только далеко за пределы Бюкенбурга и Веймара, но за пределы небосвода и Земли, не только далеко за границы суперинтенданта и старшего консисторского советника, но и вообще за пределы религий.

В мировой литературе, начиная с псалмов, встречается мало мест, в которых человек, отделившись от всякой временной и местной привязки, поднимает голос, как будто в нем сгустилась судьба всех, которые есть, были и будут. Тут больше нет Земли с ее горами и океанами, больше нет небосвода с Солнцем и звездами, больше нет народов с их героями и богами… Только он сам для себя загадка, наедине со своей судьбой. Возможно, здесь затронута струна, верно взят тон, который проникает во Вселенную глубже, чем любой световой луч.

Наконец: Геккель в своей речи о монизме 1892 года:

«Мы, в частности, подчеркиваем принципиальное единство неорганической и органической природы… Мы отвергаем общепринятое различение между естествознанием и гуманитарной наукой. Последняя является только частью первой — или наоборот. Оба — одно».

«Или наоборот». Этот зоолог спустился от специального к универсальному, как Гердер от теолога просто к человеку.

Это передает и поздний портрет, который Герхард Хеберер приводит в посвященной Геккелю монографии. На нас смотрит гуру. Снимок относится к старческим изображениям великих посвященных, которые, как изображение Леонардо или Шеллинга, сохранились для нас. Здесь нужно предположить не мутации, как у сверхчеловека, а сгущение наследственной массы благодаря духовному воспитанию. Субстанция становится прозрачной, пронизанной космическим светом. Это — чудо, однако чудо и то, что углерод под теллурическим давлением кристаллизуется в алмаз. Не процесс, а модификация, которая крайне редка, однако возможна для каждого, кто прилагает все силы, чтобы буйно развивать собственное, выделенный талант.

С Гёте часто писались портреты, дилетантами и мастерами. Но среди его изображений в старости нет портрета Великого посвященного. Виден хороший Юпитер, но не эта пронизывающая и озаряющая материю духовность. Нет поэта «исконных слов», каким он время от времени проявлял себя в жизни… например, когда он, как пишет об этом канцлер Мюллер, шел «к своим камням».

Вероятно, изобразительное искусство могло бы восполнить задачу, не комбинируя или идеализируя, но с пониманием «решительного характера образа».

Когда, как у меня вышло в этом месяце, при чтении разных авторов ты наталкиваешься на множество связанных друг с другом мест, ты склонен рассматривать это как trouvaille [934], как счастливый случай. Однако это скорее плод проведенного с книгами существования, в котором, даже во время военных кампаний, почти ни одного дня не проходило без чтения.

Не вещи связались, а ячейки сети стали мельче — поэтому почти ни одна путина не заканчивается безуспешно.

Почта: и в ноябре больше, чем я осиливаю. Я мог бы провести день за чтением и ответами на письма, однако выкраиваю себе для этого два-три часа во второй половине дня. Если накапливается слишком много, я посвящаю корреспонденции день. Тем не менее, за всем не угонишься. Ведь в индивидуальный ответ должны вплетаться универсальные ходы, которые тем самым исполняют роль объяснений для человека, оставшегося без ответа. Кроме того это способствует прояснению чего-то в себе. Доктринерский стиль тут только мешает; должно срабатывать содержание.

Я оставляю копию не всех писем, а чаще всего лишь тех, которым предшествовал черновой набросок. Несмотря на это, с годами всякого накопилось.

Некоторые фигуры повторяются, например, сообщения незнакомцев о снах, в которых мы встречались. Это важная часть авторства. Я давно отмечаю эти места; ведь возможно, что существует какая-то система. Не проходит ни одной недели без известия от людей, которые, что называется, «стоят на краю». Например, сейчас телеграмма из Мексики:

«Helena vous prie envoyertelegramme appui gouvernement mexicain. Effet empecher atroce danger prise des pouvoirs cainites. Comites etrangers ont tire sur armee et peuple. Votre pouvoir spirituel seul peut annuler effet deemoralisant. Votre disciple qui vous aime plus que vous savez. Helena». [935]

Совсем не единичный случай. В его основе лежит смешение духовного потенциала с властью. Леон Блуа здесь размышлял не менее наивно, чем Елена. Лучше придерживаться строк Ли Тай-бо [936]:

Существуют крошечные линии, пестрые, преходящие пылинки, вокруг которых формируются картины. Они бесценны для историка. Нападение Дамьена на Людовика XV я вижу через меховой воротник герцога Ришелье. Он поднял его, в тот январский день стоя на лестнице замка, потому что было жутко холодно.

Словно тебя разбудил какой-то шум, и ты с невероятной четкостью узнаешь мотив — это превосходно обнаруживается в показании герцога перед chambre criminelle [937]. Все свежо и наглядно; процессуальный отчет, фолиант, насчитывающий свыше шестисот страниц, был опубликован в 1757 году, еще в год покушения. Маршал относился к самому узкому кругу; это он отвел короля наверх и был первым, кто увидел рану.

Этот Ришелье, как говорит один из его биографов, «обладал всеми достоинствами и недостатками придворного своего времени». Далее: «Он женился уже в четырнадцать лет и пользовался у дам при дворе Людовика таким успехом, что опекун велел запирать его в комнате».

Тем не менее, он блистал не только как полководец, но и как придворный и дипломат. Он служил при трех королях, в возрасте более восьмидесяти лет в третий раз сочетался браком. Родившийся еще в XVII веке, он умер буквально за год до взятия Бастилии, в которой трижды сиживал — первый раз из-за дам, потом за дуэль и, наконец, после неудавшегося заговора. Ловкий переговорщик, завоеватель Менорки, образец в битве при Фонтенуа.