Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Такие обоснования архаичны; они, как здешняя дорога на гору Шафберг, ведут к неожиданным безднам. Я вспоминаю, например, 19 главу Евангелия от Иоанна: воины делят одежды, но решают не раздирать хитон, потому что он-де несшитый, «а весь тканый сверху». Этого вполне достаточно, чтобы объяснить их поведение; но теперь вскрывается подлинная причина: «Да сбудется реченное в Писании: „разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий“». Указание на 22 псалом [265], который вообще проникнут пророчеством.

Нынче, рационалистически касаться таких комбинаций, которые культивируются только сектами и эзотерическими кругами просто. Например: «Цитатами из Библии можно доказать всё». К этому можно даже добавить: «и наоборот», а также вопрос: «Как это, собственно, получается?» Как под каждой биологической констелляцией, любым «биотопом», таится констелляция геологическая, так и под каждой логической связью — связь мантическая. Это мир для себя с его упованиями и ужасами, с возвышенными и фиглярскими умами, мир, в котором вещи «соответствуют», от берега Патмоса до самых задних дворов, в которых гадают на картах.

Почва богата окаменелостями. Об этом мне говорил еще Альфред фон Штауффенберг [266], замок которого расположен в пределах видимости. На обочине лесных дорог мы осмотрели несколько горных разработок. Кусок известняка, который я мог охватить ладонью, был сформирован из крохотных аммонитов, раковин и плеченогих, по меньшей мере из дюжины по-кубистски сдвинутых вместе видов, и вдобавок еще нашпигован кристаллами железа.

На кладбище; в пятый раз исполняется день смерти Перпетуи. На могилах уже лежал снег; зима наступила рано. Перед мертвыми мысль останавливается, как перед непреодолимой пропастью. Она не может сомкнуться, пока мы не умрем сами.

«Больше света» [267], это, прежде всего, значит: другого света. Спор о цвете, который ведется физиками и метафизиками, сам по себе важнее, чем его результаты. Отцы и матери в этом тоже находят радость.

В молчании таится еще и нечто другое; оно не исчерпывается безмолвием. Прилагательное «тихий» является одним из тех, у которых превосходная степень выглядит как-то неправильно, и все ж иногда из тишины выделяется нечто более сильное.

Мы знаем молчание, которое становится тягостным. Основывается оно не на длительности, и все же длительность может вызвать «другое». Определенные формы аскетизма имеют это своей целью.

Во время пути через лес у меня возникает впечатление, что на переходах становится тише, хотя до этого не было слышно ни звука. Это специфическое, иного рода молчание; оно может стать очень сильным. Так случается, если мы находимся вместе с мертвым.

Укомплектование новой библиотеки. Полки для нее я попросил изготовить за время путешествия. В светлом помещении приятно пахнет яблочным эфиром и свежеструганной древесиной. Это — седьмое собрание книг в доме.

Сначала требовалось разместить накопившиеся книги по зоологии, в том числе двадцатитомную систему природы Линнея, подарок соседа Штауффенберга, а также новые книги, которые я прикупил в качестве запаса на зиму и перелистывал во время расстановки.

Наблюдение за животными в последние десятилетия значительно расширилось и усовершенствовалось — и не только благодаря техническим, в частности, оптическим вспомогательным средствам. Сперва возникает любопытство, потом появляются средства; за рентгеновским глазом следует аппарат. Динамическая сторона техники восходит к шестеренчатым часам, созерцательная — к оптической линзе. Здесь металлический скелет, кости и мышцы, там прозрачная среда, управляющий лучами, делящий и меряющий кристалл — то и другое соединено для разработки макро - и микрокосмического мира вплоть до самых границ восприятия, но только до них. Объехать, не изведав, — вот что становится «нутром природы». Отсюда и скепсис Гёте в отношении «рычагов и винтов», микроскопов и телескопов. Последний прыжок должен привести обратно к прыжку изначальному; всегда сохраняется одинаковая дистанция.

От кельи Альберта Великого до современных кабинетов ведет очень извилистый путь практики, но на уровне воли — одна непрерывная линия вплоть до лабораторий, которые оборудованы в батискафах, на полярных станциях или внутри ракет.

Животные с эпохи «Secretis» [268]Альберта исследовались все более и более тщательно, хотя и были времена, когда о них узнавали больше.

Собираемый материал экстраординарен. Он упорядочивается с помощью мощных каркасов, например, теории эволюции. В том, что «все соответствует», можно сомневаться все меньше. Во всяком случае, у Платона вещи тоже соответствуют, не только у Аристотеля. Они соответствуют на всех ярусах.

«Videmus nunc in speculo» [269]. Если вещи соответствуют в зеркале, это указывает на то, что они соответствуют также и в реальности. Коль они соответствуют в экзистенции, значит, они соответствуют в бытии. Это необратимо. Любое зеркало имеет изнанку, даже если мы считываем с него послания, отправленные миллиарды лет назад. Нарастающее отдаление выглядит, скорее, жутким.

Расставляя книги, я стал перелистывать одну из них. Теперь все они входят в одну категорию, с тех пор как с Ханса Хасса, Ива Кусто и других началась новая конкиста, завоевание морских глубин.

Человек-амфибия, в сумерках кораллового грота глубоко под водой рассматривающий медузу, — это тоже один из вариантов рабочего кабинета Фауста. Его поведение напоминает поведение морских людей из «Тысячи и одной ночи», которые живут в подводных городах и приносят сокровища счастливцам на суше. Здесь сообщается знание не только новых существ, но и незнакомой гармонии.

Там есть, к примеру, «цирюльни», узкие места между рифами, перед которыми в определенные часы выстраиваются маленькие и большие, в том числе опасные, рыбы, чтобы другие, кормящиеся от этой службы породы, чистили их и прихорашивали. Их образ действия соответствует образу действия наших парикмахеров: побрив клиента и сделав ему прическу, они занимаются волосками бровей, носа и ушей. Крупные морские окуни [270]поднимают, после того как чешуя и плавники приведены в порядок, жаберные крышки и открывают пасть, чтобы чистильщики забрались внутрь. Другие изменяют окрас, чтобы лучше виделись паразиты.

Нечто похожее мы до сих пор слышали только об одной птице, которая служит дантистом у крокодилов. Такого рода сообщения не противоречат древнему мнению об обычае рыб, согласно которому большие пожирают маленьких, однако они добавляют иную страницу. Ведь астрологическое воззрение на рыб издревле было другим, как и, равным образом, воззрение христианское. Оно усматривало в воде огромную связывающую стихию. Стоит ее осознать в качестве таковой, все детали встают на свои места: от морского сражения до спасения потерпевших кораблекрушение, от алчности акул до их любовной игры, от отчаяния тонущего до отрады изнемогающего от жажды.