Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

В сентябре она сказала Корку: «Я закончила „Лощину“, теперь должна всерьез заняться инсценировкой „По направлению к нулю“». Но то было, по ее собственным словам, «жестокое время». 25 августа она узнала от Розалинды, что из Франции пришло сообщение: Хьюберт пропал без вести. «Бедное дитя, — написала она Максу, — как я хочу, чтобы оказалось, что он в плену… Я еду к ней прямо сейчас… Ах, если бы ты был здесь… Я должна быть ничуть не сентиментальна и очень уверенна с Розалиндой. Это единственный способ поддержать ее».

Неделю спустя она писала:

«Все это ужасно для Роз, но она великолепна: не выказывает никакой тревоги, продолжает жить как всегда — приготовление еды, собаки, Мэтью… Мы ведем себя так, словно ничего не случилось… Но мне невыносима мысль, что она будет несчастна. Если бы только он оказался жив! Они так подходили друг другу и могли бы быть счастливы здесь, в доме Хьюберта, который он так любил. О, дорогой, как я устала от войны и горя».

Ощущение несчастья было таким глубоким, что она каждую неделю заводила с Максом разговор о том, не приехать ли ей все же в Египет: «Я так сильно хочу тебя увидеть», — писала она 6 сентября. Таким же жгучим было желание просто спрятаться от всего. «Я чудовищно устала, Макс, дорогой, я могла бы спать, спать и спать… Как было бы замечательно, если бы можно было вырваться в Египет, мы бы так сладко спали вместе!.. Я хочу, чтобы Розалинда нашла себе какую-нибудь постоянную помощницу». [378]

Конечно, она ни за что не оставила бы Розалинду в такое время. Но идея была опасно соблазнительной. Агата дошла почти до предела; она обладала исключительной выносливостью, но ей было уже пятьдесят четыре и организм ее устал до мозга костей. Возвращение в Гринвей и «приведение его в жилой вид — задача, способная повергнуть в ужас, я не смогу сделать это одна, без посторонней помощи. Инсценировка „По направлению к нулю“ камнем лежит на моей совести, поскольку я обещала представить пьесу к концу октября. Иногда у меня появляется ощущение, что я больше никогда не смогу ничего написать»; «я совершенно выбилась из сил, у меня болят ноги и ломит спину». Ничего удивительного, что ей хотелось оказаться в каком-нибудь совершенно другом месте. Срабатывал инстинкт 1926-го; хотя теперь обстоятельства были совсем иными, импульс оставался тем же.

Но разумеется, она оставалась в Поллирэче, куда в октябре и пришло сообщение о гибели Хьюберта. Розалинда, «так, словно ей это было безразлично, взяла Мэтью и отправилась к кому-то в гости на чай, куда была приглашена заранее. Она хорошо ест, спокойно рассылает сообщения о смерти и т. д. Потрясающий стоицизм». Агату это восхищало, но оставалось непостижимым: «Иногда мне кажется, что слишком замыкаться в себе все же плохо», [379]— писала она. На самом деле сердечная рана Розалинды была очень глубока. Внешне Роз ничуть не изменилась — она всегда была сухой, прямолинейной, резкой и таковой оставалась до конца своих дней, — но ее взгляд на жизнь сделался пессимистическим в самой своей основе. И это стало еще одним различием между дочерью и матерью, которая всегда была решительно настроена видеть в жизни радостные стороны.

Вскоре ситуация стала еще больше напоминать кошмар: судьба повернулась к Агате злобной и коварной стороной, опутав ее и без того несчастную жизнь множеством осложнений. Умер один из ее дядьев, и им с Мэдж пришлось организовывать похороны. Агата спешила вернуться в Поллирэч, чтобы успеть к поминальной службе по Хьюберту, но оказалось, что службу перенесли. Позвонили из университетской больницы и попросили никуда не отлучаться на тот случай, если придется срочно кого-то заменить. Фармацевтов недоставало, нужда в них была велика, так что в конце октября Агата покинула Розалинду и вернулась на свою семичасовую вахту, которую несколько дней в неделю несла в больничной аптеке. Между тем инсценировку по роману «По направлению к нулю» надо было заканчивать. «Все говорят, что у меня нездоровый и усталый вид, и я боюсь, что ты найдешь меня очень бледной и сильно постаревшей». [380]

Ее депрессия длилась недолго, но была тяжелой. Лондонский конфидент Агаты Стивен Гленвилл был слишком поглощен своим романом, чтобы быть ей полезным. «Я никогда не чувствовала себя так, как сейчас, — признавалась она Максу. — Напиши мне несколько слов преданности и ободрения, чтобы я могла перечитывать их, если снова накатит черная хандра». [381]«Взбодрись, моя прекрасная», — написал он в ответ, и для Агаты это было утешением.

Однако по мере приближения к концу года она обнаружила, что уже не представляет себе будущее как холодную серую жизнь, которую пока вела. «Я не считаю, дорогой, что думать о нашем счастье так уж эгоистично», — написала она в январе 1945-го. Гринвей был возвращен в феврале («хаос»), премьера «Свидания со смертью» [382]состоялась на Пиккадилли в марте. «Отклики не слишком хорошие… Но даже если это не успех, мне все равно. Макс возвращается домой, это великое событие, и ничто иное не имеет никакого значения!»

9 апреля Макс сообщил наконец: «Срок моего пребывания здесь истек. Ура!» Агата, которую он представил как «виляющую хвостом собаку в ожидании возвращения хозяина», послала ему список телефонных номеров, поскольку ездила по Англии со спектаклем «Невидимый горизонт». [383]«Представляешь, как волнующе будет позвонить тебе и сказать: „Привет! Это мистер Пупер“». На самом деле однажды майским вечером он просто приехал на Лаун-роуд. Для Агаты война закончилась.

Однако она вспоминала о ней в своих книгах. В «Береге удачи» и «Розе и тисе» речь идет о последствиях войны. Странно, но эти романы оставляют весьма тревожное ощущение. Несмотря на восторженные ожидания, связанные с воссоединением и восстановлением, чувство неудовлетворенности пропитывает ее послевоенные сочинения.

«Внезапно Линн подумала: „Но так ведь везде. Я замечаю это с тех самых пор, как вернулась домой. Это наследие, оставленное войной. Злая воля. Злые чувства. Повсюду“», — читаем в «Береге удачи».

Линн Марчмонт возвращается домой из заграницы, где работала во время войны. Она мечтала об окончании войны, но теперь ее обуревает какое-то внутреннее смятение. «Когда жила на Востоке, я мечтала о доме», — говорит она Эркюлю Пуаро, на что тот отвечает: «Да, да, всегда хочется быть там, где тебя сейчас нет!» Именно это состояние души делает Линн беззащитной перед ухаживаниями Дэвида Хантера, неудачника, к которому ее влечет физически и который по-своему тоже пытается приспособиться к послевоенному миру.

О Дэвиде сказано: «В военное время такой человек — герой. Но в мирное… да, в мирное такие мужчины обычно кончают тюрьмой. Они любят состояние возбуждения, они не ходят прямыми путями, и они ни в грош не ставят общество, а в конце концов и самое человеческую жизнь». Именно через этот персонаж (а позднее и через Брайана Истли из «В 4.50 из Паддингтона») к Агате пришло наконец понимание того ада, какой творился в душе ее первого мужа, когда он вернулся, внешне целый и невредимый, после тех ужасов, которые увидел во Франции. Только теперь она поняла, что он вполне мог разделить судьбу Хьюберта Причарда, мысль о «славной, но бессмысленной» смерти которого продолжала преследовать ее. Такие мужчины — храбрые, непредсказуемые, а в случае Дэвида еще и не совсем честные — завораживали Агату. Вот почему ее Линн Марчмонт так надоел ее бывший жених, фермер Роули Клоуд, который чувствует себя не совсем полноценным мужчиной, потому что не воевал. Правда, впоследствии Роули показывает, что и он может быть весьма жестоким, и именно проявленная им жестокость возрождает интерес Линн к нему. «Меня на самом деле никогда особо не заботила моя безопасность», — говорит она.