Юрий Герт - Семейный архив

Нет, нет...

Просто — мы оставались одни...

Они уезжали, а мы оставались одни...

Наедине со страной, где чувствовали себя все более чужими...

17 августа 1989 года.

Шереметьево-2.

Толпы народа.

Очередь к стойке, над которой табличка: «Вена».

Мы и Миркины, Володя и Нэля... И ребята, нервно ждущие, когда их пропустят внутрь, за стойку, разгораживающую не зал, а два мира...

Сашуля плачет, рвется назад, кричит: «Деда Вова! Деда Вова!..»

Объятия. Поцелуи. Прощание — скорее всего — навсегда...

Было совершено два величайших, возможно, за всю Российскую историю обмана. Их попросту даже не с чем сравнивать...

Первый обман всего народа, т.е. 250 миллионов, совершен был в Беловежской Пуще...

Помню, в разгар «перестройки» мы с Аней встретились и познакомились с Наташей Ивановой, не только блестящим литературным критиком, но и отважной, не боящейся высказывать свое собственное мнение женщиной. Мы сидели в баре Дома творчества в Дуболтах и говорили о будущем Союза, о проблемах, связанных с «развалом империи», о котором тогда толковали многие. Наташа решительно была за «развал», за распад, за отъединение республик друг от друга и, главное, от России. Демократы — а Наташа являлась демократкой с головы до ног — считали Россию повинной в колонизации и угнетении других народов, она обязана смыть со своей совести этот грех...

Думаю, никто из демократов (слово это вскоре уже нельзя было употреблять без кавычек) не жил подолгу в республиках Средней Азии, да и Кавказа, и мысли их о российских грехах, относящиеся к прошлому, теперь отдавали архаикой и чистым теоретизированием. Им и невдомек был ход мыслей, присущих трезво мыслящим людям, не одурманенным националистическими, пещерными чувствами, которые вывели сотни, если не тысячи людей на площадь Брежнева с палками, утыканными гвоздями. Вот что писал безусловно смелый и, может быть, более отчаянный, чем Наташа Иванова, казах Евней Елгезекжан в статье «Конец господства западного человека»:

«...Конец власти западного человека, которого в Казахстане олицетворял собой русский, обернулся катастрофой прежде всего для основной массы коренного населения. Именно он приобщил казахов как к оседлому образу жизни, так и ко всему тому, что называется достижениями цивилизации. Современный казахский аул, откуда в первом или, в крайнем случае, во втором поколении вышли все нынешние казахи, — это совсем не то, чем были аулы кочевников предыдущих столетий. Он путем колоссальных людских потерь эпохи коллективизации создавался изначально как приложение к городам и поселкам, на европейское население которых была возложена функция главной движущей силы развития Казахстана на протяжении всего XX века. Как только эта расстановка оказалась в принципе нарушена, шаткое благополучие казахского аула обрушилось... Таким образом, возникнет ситуация, схожая с африканской реальностью последних десятилетий. Общество коренного населения не обнаружило в себе адекватной потребностям независимого существования способности к самоорганизации. Западный человек, почти полностью преобразовав в течение столетия облик и суть страны, под влиянием последних перемен проникся выездным ажиотажем. За последние годы население Казахстана уменьшилось на два с лишним миллиона...

...Закономерная, казалось бы, радость от ощущения свободы быстро обернулась горьким похмельем прежде всего для коренного населения. О том, что ожидает впереди, и думать не хочется. Потому, как страшно....»

(Газета «451 градус по Фаренгейту», номер 4, 1998).

Все, сказанное выше, нетрудно было предвидеть — для тех, кто, как мы с Аней, прожили в Казахстане около 35 лет. Но для «теоретиков демократии» дороги были абстракции, которым — так уж повелось на Руси — во все времена приносились огромные жертвы...

Война в Карабахе... Сумгаит... Кровавые события в Узбекистане и Киргизии... Молдавия... Грузия, вступившая в ожесточенную схватку с Абхазией... Стоит ли столь иронически относиться к формуле, утверждавшей, что «советский народ представляет собой новую историческую общность людей, связанных между собой морально-политическим единством»? Да, слова эти — из очень уж затасканного, с тертого политического словаря, но пули, кровь, тысячи свежих могил — это предпочтительней, лучше?..

Конечно, смиряя националистически-пещерные страсти, можно было в большей степени развивать собственную культуру каждого народа, акцентируя гуманистические, свойственные любой культуре принципы. Но не только единая система хозяйства, производства сближала людей — вырабатывалось ощущение общей судьбы, принадлежащей всем общей страны, и это было реальностью, а не очередным демагогическим трюком...

17 марта 1991 года большинство населения страны на референдуме высказалось за сохранение Советского Союза.

8 декабря того же 1991 года трое предводителей России, Украины и Белоруссии — Ельцин, Кравчук и Шушкевич — собравшись в Беловежской Пуще, аннулировали Союзный договор 1922 года.

СССР более не существовал.

Акт этот был антиконстуционным. Он не был согласован с республиками, входившими в Союз. Он противоречил желанию народа, выраженному на референдуме. Зато он являлся для Ельцина способом захватить власть и устранить Горбачева, который был Президентом уже не существующего государства...

Авантюризм Ельцина, провозгласившего: «пускай каждая республика и каждый регион захватят столько суверенитета, сколько смогут», не только не был осужден, преступник Ельцин не только не был подвергнут наказанию — напротив, он с помощью грязных махинаций заделался президентом несчастной страны, ее «демократическим царем».

Не знаю, сколько там, в Беловежской Пуще, было выпито водки, сколько раз алкоголик Ельцин чокался с Кравчуком и Шушкевичем, «братьями-славянами», торжествуя победу... Но после развала Союза партаппаратчики на местах заграбастали всю власть, и это было дальнейшим развитием Беловежской пирушки.. То бишь «Беловежских соглашений»...

Но в ту пору, т.е. в 1989 году, мы еще не подозревали, какой великий обман готовился там, наверху...

Мы верили Ельцину...

Мы были зачарованы его близостью к Сахарову, его обещаниями отменить любые привилегии, его демократичностью...

За два с половиной года до Беловежской Пущи я писал в стать «Помнить о Вавилонской башне»:

«Давайте вспомним историю Вавилонской башни. Люди со всей земли строили ее, чтобы достигнуть неба. Но рискованное это мероприятие не увенчалось успехом: Бог, как известно, наслал на люде множество языков, они перестали понимать друг друга, перессорились, башня рухнула... Между тем не языки были причиной катастрофического финала: людям не хватало взаимного доверия, не хватало желания слышать и понимать друг друга. Случись иначе, хорошо продуманный замысел библейских архитекторов был бы осуществлен на радость народам-строителям и их отдаленным потомкам....»