Юрий Герт - Семейный архив

Но шли день за днем, нам с Аней пора было возвращаться в Алма-Ату... Я сам сочинил несколько строк — для издательства, для «упертого» директора... Юрий Карякин подписал их... Дело не в том, что они никак на издательство не повлияли, а в том, как пришлось их добывать, с какими «демократическими нравами» пришлось мне столкнуться... Мелочь?.. Не стану спорить. Но для меня именно из «мелочей» складывается представление о существе человека...

Когда мы с Аней были как-то у Карякина, сидевшего за своим письменным столом, среди полок, уставленных книгами, и вид у него был замученный, истерзанный недосыпом, и глаза его — водянисто-голубые — смотрели печально, как бы прося прощенья за непрочитанный наш сборник, Аня по выходе сказала сочувственно: «Он похож на Иисуса Христа». Не знаю... Вскоре он выступил со съездовской трибуны с предложением вынести труп Ленина из Мавзолея — вопреки желанию миллионов...

Вопреки...

Это словцо еще не раз должно быть употреблено для характеристики действий «демократов»... Не в «соответствии», не в «согласии», а — «вопреки»...

Я закончил «Эллинов и иудеев», которые писал полтора года. Будучи в Москве, я попросил Наташу Иванову, с которой мы познакомились в Дуболтах, прочесть рукопись. Она прочла, мы встретились в редакции «Дружбы народов», где без дальних слов она взялась за телефон, позвонила в новое ультрадемократическое издательство ПИК («Писатели и кооператоры») и сказала, что «Эллинов» следует напечатать, и возможно быстрее...

В новоиспеченном издательстве работали Александр Рекемчук, Валерий Оскоцкий и Яков Костюковский — все литераторы с незапятнанными именами, «прорабы перестройки», как с легкой руки Андрея Вознесенского стали называть таких людей. Меня приняли довольно ласково (здесь ценили рекомендации Наташи Ивановой), но когда мы с Аней появился в ПИКе во второй раз, тут я едва не захлебнулся в море восторгов: оказалось, все трое прочли рукопись — злободневно, современно, глубина, эрудиция... Издавать?.. Да, какой может быть разговор!.. К «Эллинам» были приложены две статьи, написанные Аней: «Бездорожье» и «Сказки о жидомасонстве», их тоже приняли с восторгом, Костюковский не пожал, а поцеловал ей руку... Шел 1990 год.

Однако в 1991 году выяснилось, что издательству необходима рецензия, рукопись препроводили Алле Гербер, тоже «прорабу перестройки», да еще и активнейшему борцу с антисемитизмом и фашизмом... Я отнес ей домой экземпляр, она обещала прочитать быстро и написать рецензию для ПИКа. Дальше потянулись день за днем, Алла Гербер, когда я звонил ей, говорила, что уже начала... Начала... Несколько раз мы побывали у Аллы Гербер — и всякий раз повторялось одно и то же: начала... уже начала...

Дело кончилось тем, что я взял у нее рукопись, дочитанную, по ее словам, до семнадцатой страницы, и мы с Аней, не солоно хлебавши, вернулись в Алма-Ату...

Что же до ПИКа, то в один из приездов мне показали в редакции листовку — не помню, от «Памяти» или от какой-то другой организации, — где назывались фамилии сотрудников издательства и, «когда пиши придут», всем угрожали — тоже не помню чем...

Впоследствии я видел продукцию ПИКа. Это были безобидные книги, вплоть до кулинарных рецептов, и между ними — редкие издания, в которых речь шла о делах давно минувших дней, о гонениях на евреев при Сталине, о самом Сталине... Все это можно было издавать без опаски. У меня было иное представление о роли демократической печати в эпоху перестройки. По крайней мере мы с Аней твердо решили: так как в «Эллинах» все конкретно — люди, события, имена — вполне возможно, что за эту вещь в Алма-Ате нам оторвут голову... Ну и пусть! Зато правда будет сказана!...

И потому ПИК, где не говорили «нет», а все оттягивали издание «Эллинов», мне стал казаться трусливо-лицемерной игрой, далекой от судеб еврейства...

Несколько раньше у меня случилась встреча с Бенедиктом Сарновым. Он знал кое-что обо мне, знал, что мы с Аней дружны с Наумом Коржавиным... Я рассказал ему о нашем сборнике, о препятствиях на пути к его изданию... Ему достаточно было поддержать нас своим авторитетом — и сборник бы вышел... Он слушал меня, не перебивая. Он сидел на диване, широко, до неприличия расставив колени. Он то ли дремал, краем уха ловя мои слова, то ли думал о чем-то своем... И не было ему дела ни до Алма-Аты, откуда мы с Аней прилетели, ни до того, что там происходило...

Когда я впоследствии слышал чью-то воркотню по поводу «еврейской солидарности», по поводу того, что евреи готовы, в ущерб остальным, помогать друг другу, когда я слышал о «Протоколах сионских мудрецов» и стремлении захватить власть над миром, создать некое Еврейское правительство, я всегда видел перед собой — Аллу Гербер, Якова Костюковского, Бенедикта Сарнова... Они ничем не отличались от Юрия Карякина... Российская среда начисто смыла о каждого из них «еврейский элемент». Ни сочувствия, ни боли за свой народ... Осталась только «боль за себя»...

Здесь речь пойдет о втором обмане. О первом говорилось — о Беловежской Пуще, развалившей страну... Второй был не менее катастрофичен, только законспирирован еще хитроумней...

Никто не видел, чтобы по улицам шли демонстранты со знаменами или транспарантами, на которых значилось бы: «Да здравствует капитализм — наше светлое будущее!» или «Вся власть — «новым русским»!» Об этом не было ни слова...

Говорили и писали о «демократическом социализме», о «радикальных реформах», о «присоединении России к сообществу цивилизованных рыночных государств», о «свободном рынке»... Этим жаргоном пользовался и Ельцин, и Гайдар, и Бурбулис, и Станкевич, и Гавриил Попов, и Юрий Черниченко, и Руслан Хазбулатов. «Обновление социализма! Долой монополию КПСС на власть в стране — вся власть Советам!» Межрегиональная депутатская группа называла себя радикальными демократами. МДГ формулировала лозунги: «Власть — народу!», «Предприятия — трудовым коллективам!», «Земля — крестьянам!», «Собственность — всем и каждому!».

Это было обманом собственного народа.

Гайдар в 1990 году предлагал руководителям СССР «крепко зажмуриться и прыгнуть в неизвестность». /«Правда», 16 апреля 1990 года/. Прыгнуть в неизвестность — и увлечь за собой всю страну?.. Прыгнуть — зажмурясь?..

Если бы «наши демократы» не обманывали, не плутовали, не жульничали, а честно объявили о стремлении вернуть страну «в капитализм», народ бы от них с негодованием отвернулся. Но мнения народного никто не спрашивал. Принцип — главнейший принцип демократии: ответственность перед народом — был ниспровергнут и заменен принципом полнейшей без ответственности...

Между тем сама ментальность народа, его подавляющего большинства, противоречила тому, что нес с собой капитализм, да еще и в той дикой, варварской форме, в которой он вскоре воцарился...