Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
- Название:Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:2004
- Город:Москва
- ISBN:5-235-02441-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах краткое содержание
Ольга Алексеевна Мочалова (1898–1978) — поэтесса, чьи стихи в советское время почти не печатались. М. И. Цветаева, имея в виду это обстоятельство, говорила о ней: «Вы — большой поэт… Но Вы — поэт без второго рождения, а оно должно быть».
Воспоминания О. А. Мочаловой привлекают обилием громких литературных имен, среди которых Н. Гумилев и Вяч. Иванов, В. Брюсов и К. Бальмонт, А. Блок и А. Белый, А. Ахматова и М. Цветаева. И хотя записки — лишь «картинки, штрихи, реплики», которые сохранила память автора, они по-новому освещают и оживляют образы поэтических знаменитостей.
Предлагаемая книга нетрадиционна по форме: кроме личных впечатлений о событиях, свидетельницей которых была поэтесса, в ней звучат многочисленные голоса ее современников — высказывания разных лиц о поэтах, собранные автором.
Книга иллюстрирована редкими фотографиями из фондов РГАЛИ.
Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Сергей Буданцев — автор книги стихов — «Охота за миром» [468] . Считался чем-то более значительным среди других. Как-то выступал на эстраде с пылкой похвалой книги стихов Натальи Бенар [469] , которая далеко не была ему безразлична. Был мужем поэтессы Веры Ильиной [470] , строгой, скромной женщины, кончавшей тогда университет. Вера Ильина иногда печаталась в журналах. Помню строчку ее стихотворенья, посвященного матери:
«Я за тебя. Я твой крест длиннорукий,
Сгорбленный горем невзгод и утрат».
Были у нее свои поклонники. Она жила на Молчановке, где раз я ее навестила.
Наталья Бенар. Миловидная, небольшая девушка, тихая, скромная на вид, с великолепным знанием французского языка. Она ни к какой группе не принадлежала и никаких выходок за ней не числилось. Помню ее строку:
«Юность коптит у печки…»
Выходила книга ее стихов, довольно объемная, где она говорила о своей темной звезде. Брюсов рецензировал книгу Бенар и определил ее как «серьезные поиски дебютантки». Отчего так случилось, что эта «застенчивая» Наташа стала добычей каждого, спилась, заболела, превратилась в героиню трактирных скандалов, в конце концов была выслана и погибла в состоянии полного разложения? В кафе ходил некий восточный человек и откровенничал, что не выносит больше такую «женщину с надрывом». Наталья Бенар многим испортила жизнь.
Появлялся молодой человек Полонский [471] , однофамилец известного поэта. Он казался думающим, ищущим, более воспитанным, но подлаживался, под общий тон. Как-то он высказался после моего выступления: «Поговорим лучше об Ольге Алексеевне, как о женщине».
Похаживал большой, добродушный Арго.
Вторым этапом Союза поэтов был дом Герцена, где звучали новые имена.
Имели успех: Марк Тарловский [472] , Надежда Вольпин.
Иногда выступала симпатичная Сусанна Укше, юристка по профессии. Заслуживало одобрения ее стихотворение о попугае, хвалил Петр Коган. Она говорила: «Я ничего не добиваюсь, пишу, потому что пишется».
Показывалась прехорошенькая Варенька Бутягина. Кто-то усиленно хвалил такой ее образ:
«Я оторву от лодки берег.
От сердца — память о тебе».
Встречался мне Евгений Сокол, полуслепой, но с таким даром ядовитых слов, что они прилипали накрепко. Его за это боялись. Какой-то срок своей жизни он был мужем поэтессы Лады Руставели [473] . Лада была безумно влюблена в декабриста Пестеля и готовила о нем поэму.
В 1920-х гг. Монина собрала под заявлением много подписей и свергла с председательского поста Союза Валерия Брюсова. На престол воссели Бобров и Аксёнов. Мотив был тот, что Брюсов не уделял Союзу внимания.
Из тех, кто еще топтал в те времена московские тротуары, назову Цинговатова, Акима Ипатьевича Кондратьева, Ромма [474] .
Алексей Яковлевич Цинговатов был осанистый мужчина, рыжий, с толстыми, красными губами. О нем говорили: «Он страшен, он похож на вампира». «Вампир» дал мне французский роман, для пробы в редакции, как переводчицы. Я перевела указанные 20 страниц. Он ответил: «Переводить Вы, конечно, можете, но смотрите на этот эпизод, как на случай». Он приглашал меня в театр, на пьесу «Каин». Центральным местом в спектакле был страшный женский выкрик:
«В мире — смерть!»
Цинговатов написал брошюру о мытье полов.
Александр Ромм читал небольшое изящное стихотворенье. Тема была: «Те, кто придут ко мне сегодня, не застанут меня дома. Меня нет дома для самого себя».
Аким Ипатьевич, не знаю, что писал, но хвастал своей библиотекой и с презреньем смотрел на мои рваные туфли.
Кажется, все, что могла сказать.
Стихотворения
«Рассветный час» (1917–1924)
«Спокойной девушке в себе не верю…»
Спокойной девушке в себе не верю.
Не мне со страхом закрывать, когда
Стучатся, двери
Завистнице, ветрам и зверю.
Осенний вечер кровь прольет и стынет.
Широко небо пустоту полей раздвинет.
Трещат кое-где костры.
Усталый Человек лениво сук подкинет.
Я выйду, пью полей холодное дыханье
И слушаю, дрожа, родное тоскованье
В тягучем волчьем завыванье.
Вот только нет на теле волчьей шубы…
Голодный взгляд и странно сухи губы…
И жуток смех, открывший зубы…
Сон
Сон крепок, словно сытый волк,
С дождей взял серебро и шелк.
Днем в белых тучах тихо бродит сон.
Кто любит сон, тот странно днем смущен.
Сон — жизни снег — земле,
Сон — белое перо в орле.
Сон плавность девушке дает
И воину подносит мед.
Есть тихие, родные сну слова,
От них закружится, слабея, голова…
Нежный, видела во сне,
Преданно тебя любила.
Сплю я крепко на спине.
Рано. Солнце не всходило.
Поезд. Люди. Суета.
Мы как будто едем к морю.
Бледно-розовы уста,
Сильны руки, звонки шпоры.
Милый, синий, милый взгляд.
Я проснуться не хотела!
Встала рано, вышла в сад —
Словно облачное тело…
Догнал меня на дорожке. Как целовались…
Осень, весна и начало зимы.
Блаженные колокола качались,
И жили только деревья да мы.
И, затаив за бледностью силы,
На нас опустила взоры смерть.
И так неуклонно ты умер, милый,
Словно продолженье нежности — смерть.
Помню себя легкой, как пена,
Взнесенной на последнее острие.
Неизъяснимой была перемена,
Странной — и я вступала в нее…
Кого искала, догоняла,
Какою песнею томилась,
Когда с румянцем ярко-алым
Вдруг на лугу я очутилась?
День, одаренный крупным зноем,
Здесь делал явными все силы.
Луг изумрудным был покоем,
Где незапамятно любила.
Остановилась, прояснилась
И в свет я солнечный врастаю,
И в сердце, что смятенно билось,
Ширь золотую ощущаю.
И где течет, блистая, речка,
Пьяна от солнечного смеха,
Я кругло-звонкое словечко
Бросаю на лесное эхо!
Час просыпанья, как лазурный грот,
Сияет музыкой безмолвной.
Пока сильнеет пламенный восход,
Час плещет ласковые волны.
Прозрачно сплю, и ум мой ослеплен.
Вся в облачном движенье келья.
Как бережливо преломляет сон
День розовым достоинством веселья!
«О, полумесяц, сердце не царапай…»
О, полумесяц, сердце не царапай.
Ты, вечер, синею смолою капай.
Будь ласков к белым, хмурым, молодым.
Купаю плечи, вспоминая Крым.
Что в том, что я давно уж не любима?
У горечи есть крылья Серафима.
Я днем играю в шарики забот.
Ночь, в ушки поцелуй меня и в рот.
«В безветренную ночь хлынь на спину, коса…»
Интервал:
Закладка:
