Евгений Витковский - На память о русском Китае

К сожалению, большинству «чураевцев» поэтическое ремесло, даже если оно давалось, удачи не принесло, всерьез в литературе закрепились очень немногие. Те, кто позднее — через Шанхай — возвратились в СССР, обречены были радоваться уже тому, что местом поселения им определяли не глухую тайгу, а Свердловск или Ташкент. Авторская книга стихотворений из чураевских возвращенцев вышла, насколько известно, у одной Лидии Хаиндровой в Краснодаре в 1976 году. Чаще других из молодых поэтов наведывался к Несмелову, пожалуй, Николай Щеголев (1910–1975), умерший в Свердловске, лишь незадолго до смерти предприняв безрезультатную попытку вернуться к поэзии. Несколько раз посещал его Валерий Перелешин, которому Несмелов предрекал блестящее будущее, что в известном смысле и сбылось, хотя очень поздно: судьба забросила Перелешина в Бразилию, где он на десять лет замолк и лишь в 1970-е, особенно же в 1980-е годы вышел в первый ряд поэтов русского зарубежья. Но сам Перелешин считал, что на путь в поэзию его благословил именно Несмелов. Он пишет: «Кажется, только один раз Несмелов был в доме у меня — в доме моей матери в Мацзягоу <���…>. В тот раз Несмелов, прислонившись к чуть теплому обогревателю (из кухни), читал нам свои „Песни об Уленспигеле“ — читал просто, без актерской аффектации, ничего не подчеркивая. Его чтение стихов я слышал еще раз или два — на торжественных собраниях, которыми „Главное Бюро по делам Российских Эмигрантов в Маньчжурской Империи“ чествовало победителей на литературных конкурсах. Но лично его не любили ни редакторы, ни примазавшиеся к японским хозяевам русские эмигранты: слишком он был независим, слишком сознавал собственный вес, казался надменным» [40] Перелешин В. Об Арсении Несмелова. С. 668–669. .

Насколько близки были к Несмелову другие поэты Чураевки — Ларисса Андерсен, Михаил Волин, Георгий Гранин, Николай Петерец, Владимир Померанцев, Сергей Сергин, Владимир Слободчиков и т. д., — сказать трудно. Впрочем, Волин опубликовал воспоминания о Несмелове [41] Континент. 1982. № 34. , но ничего принципиально нового не сообщил. Когда, в противовес «Чураевке», в Харбине возникло другое объединение — «Круг Поэтов», Несмелов остался в стороне и от него. По крайней мере, до 1940 года «организованным» воспитанием молодежи Несмелов пренебрегал. Позже ситуация изменилась, но это уже были годы второй мировой войны, совсем иные годы.

Печален и длинен мартиролог «Чураевки» (и «Молодой Чураевки») тоже. Покончили с собой в 1934 году в харбинском отеле «Нанкин» Гранин и Сергин. Десятью годами позже умер от воспаления легких в Шанхае Николай Петерец. В Кемерово в 1985 году умер совсем выпавший из литературы Владимир Померанцев, в 1993 году в Лондоне — Елизавета Рачинская, в Сан-Франциско умерла в 1994 году Мария Визи, в Аделаиде в 1997 году — Михаил Волин, удержавшийся в изящной словесности, но лишь едва-едва, — впрочем, оставил краткие мемуары о «Чураевке». В 1998 году в Нью-Йорке (по косвенным сведениям, в приюте для слепых) умерла поэтесса Наталья Резникова. Умер в США в 2005 году — иначе говоря, в XXI веке — и младший брат Валерия Перелешина, Виктор Ветлугин, давно забросивший стихи. Встретил в Москве в добром здравии наступление XXI века Владимир Слободчиков, — он довольно активно печатался в 2003–2005 годах и в России и в США, а умер в Москве в 2007 году. На юге Франции, в Ле-Пюи скончалась 29 марта 2012 года Лариса Андерсен, если и не бывшая крупным поэтом, но оставившая значительный след в литературе одним тем, что ее просто любили. Так что ныне второе десятилетие XXI века благополучно встретила в Австралии давно отпраздновавшая девяностолетие одна лишь двуязычная поэтесса Нора Крук (урожденная Элеонора Мариановна Кулеш, дочь редактора шанхайского журнала «Эпоха»), уроженка Харбина (р. 1920), прожившая к Китае (в Гонконге, точней) дольше всех — до 1975 года. Ей, последней ныне и торжествовать «День Лицея». Но — не такой уж незаметный был это для России Лицей. Поодиночке его воспитанники создали очень немного, но память о «Чураевке» как цельном явлении будет жить по крайней мере в истории. Вспомнится и то, что из нее вышел Валерий Перелешин, что на ее заседаниях бывал Арсений Несмелов.

Несмелов коротал свои поздние харбинские годы не за одной лишь литературной поденщиной, не только за серьезной поэзией, прозой, критикой или даже статьями по стиховедению. В свободное время, пыльным харбинским летом, он предавался любимому занятию: на «движимой собственности» (выражение самого Несмелова), лодке «Удача», уплывал он по Сунгари подальше от Харбина и ловил рыбу вместе с другом — Николаем Гаммером [42] Н. А. Гаммер обозначен как «издатель» на книге стихотворений Несмелова «Без России» (1931). , служившим в харбинской газете «Заря», и «Герасим Антипас» [43] Харбинский грек, производивший «почти русскую» водку; фамилию его традиционно произносили с ударением на последнем слоге. помогал скоротать оставшееся время. Зимние будни были, конечно, не так хороши: сплошная журналистика, деловая и дружеская переписка, редчайшие встречи с очень немногими боевыми друзьями (см. стихотворение «В гостях у полковника») — и собственно литература, вперемежку с поденщиной. Будни эти были полны еще и одиночеством. Очередной брак его с Анной Кушель распался — видимо, не только по вине поэта; друзья и ровесники исчезали один за другим — из Харбина, из Шанхая, из жизни. Много было и недругов: даже почти беспрепятственно печатавший его стихи, рассказы и рецензии главный редактор «Рубежа» М. С. Рокотов (Бибинов) откровенно признавался, что стихи Несмелова ему не нравятся, а как человек он ему просто неприятен — «циник». Впрочем, более проницательная Ю. В. Крузенштерн-Петерец в цитированной выше статье отмечала: «…под маской циника Арсений Несмелов прятал в себе романтика: романтик в нем никогда не умирал». А Несмелов, вступивший в последнее десятилетие своей жизни, отлично знал, что как поэт он состоялся, а больше… больше ничего не будет. Как сказал он сам Е. А. Сентяниной в конце войны: «Ничего больше не будет. Субмарина затонула», — имея в виду свое стихотворение из последней книги. Тем не менее, погружаясь в последние пропасти отчаяния и явно предчувствуя, что отсрочка на исходе, он не переставал писать.

Одно время его обуяли «бонапартистские» иллюзии. Ему мерещилось, что в СССР рано или поздно кто-нибудь из новоявленных «маршалов» возьмет да и смахнет Сталина, как фигурку с шахматной доски. Талантливый прозаик Борис Юльский, которого еще предстоит открывать нашему читателю, ровесник чураевцев и тоже жертва сталинских лагерей [44] Борис Юльский (р. 1911/12) был арестован 22 сентября 1945 года, т. е. позже, чем Несмелов, но, согласно выданной по запросу Ли Мэн справке, в 13 августа 1950 года бежал из магаданского лагеря, после чего его судьба неизвестна. Отдельной книгой («Зеленый легион») повесть «Белая мазурка» и более 40 рассказов Юльского вышли во Владивостоке в 2011 году, к столетию со дня его рождения. , нередко повторял строфу Несмелова: