Маргарита Павлова - Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Умных меньше, чем глупцов,
Да боятся мудрецов.

То, что умный говорит,
После глупый повторит.

И со мной сбылося то ж:
Скажет умный, так поймешь.

Посмеялись надо мной,
Покачали головой,

Но меня ж они потом
Называли молодцом.

Значит: денег ни гроша,
Зато слава хороша.

В палящий полдень в темный лес
Унес я к светлому ручью
От ярко-блещущих небес
Тяжелый стыд и боль мою.

Деревья, ветки наклоня
С участьем внятным, хоть немым,
Отвеивали от меня
Недавней кары едкий дым.

Когда под голою ногой
Раздастся ветки слабый треск,
Я вспомню, — розги надо мной
Перемежали свист и плеск,

И голос матери моей
Мне ласково твердил упрек,
И длился гибкий свист ветвей,
И лился слез моих поток.

И чем больнее розга жгла,
Тем я все больше сознавал,
Что велика вина была
И что за дело я страдал.

И усмирившейся душой
С признаньем слив мольбу мою,
Вопил я: — Ой! прости! ой! ой!
Ой! заслужил! ой! сознаю!

Как весел сад, душист и зелен!
Как птицы радостно поют!
А мне невесело, — мне велен
Здесь очень невеселый труд.

Сказала мать: — Иди, проказник,
Покрепче розог там нарви.
Ужо задам тебе я праздник,
Знай, будет задница в крови! —

И в этом птичьем щебетанье,
В пленительном земном раю
Себе готовлю наказанье
И муку стыдную мою.

С березы ласковой и нежной
Я ветки подлиннее рву,
Чтоб с них потом рукой прилежной
Оброснуть листья на траву.

По милым, свежим травам,
Обрызганным росой,
В смиреньи не лукавом
Опять иду босой.

Меня от зимней лени
Спасти пришла весна,
И голые колени
Ласкает мне она

И солнечным сияньем,
И вздохом ветерка,
И радостным лобзаньем
Лесного ручейка.

И ландыш, и фиалка
Торопятся цвести,
Но мне срывать их жалко,
И жаль домой нести.

Ведь так они привольно
И радостно цветут.
Когда сорвешь, им больно,
Как мне, когда секут.

Но все ж пора за дело:
Сегодня утром мать
Побольше мне велела
Лесных цветов набрать.

Ах, к телу ближе, видно,
Своя рубашка! Что ж,
Хоть перед вами стыдно,
Но поневоле рвешь.

Точись, цветочных слезок
Невинный, чистый сок,
Чтобы себя от розог
Я нынче уберег.

С тяжелым состраданьем
Лесную жизнь гублю,
Зато непослушаньем
Я мать не прогневлю.

Услышав строгий призыв твой,
Прошел я шаткие ступени
И стал смиренно пред тобой
На обнаженные колени.

Слегка кружилась голова.
От страха и стыда краснея,
Я слышал гневные слова,
Ответить ничего не смея;

Порою ветер залетал
В окно открытое беседки
И на скамейке колыхал
Свежо нарезанные ветки.

Ах! предварительный урок,
Я знаю, будет слишком краток,
И засмеется ветерок
Мельканьям быстрых голых пяток.

Со щебетаньем звонким птиц
Смешаются иные звуки:
Посвистыванье крепких виц,
Мольбы и вопли резкой муки.

Вечерние упали тени,
И даль закуталась в вуаль.
Восходят шаткие ступени
Туда, где скрылася печаль.

Молчанье жуткое настало,
Тихонько затворилась дверь,
И то, что только что пылало,
Угомонилося теперь.

Усталое коснеет тело,
Но успокоилась душа,
Как бы опять из-за предела
Эдемским воздухом дыша,

Как будто сходит на ступени
Эдемский гость, небес посол,
И озаряет кротко тени,
Земной прощая произвол.

И я, на голые колени
Поставлен после розог здесь,
Стихи слагаю про ступени,
Ведущие в святую весь,

Где боль и стыд преобразились
В свободно восходящий дым,
И слезы в росы обратились
Под нимбом, вечноголубым.

Истомившись от капризов
И судьбу мою дразня,
Сам я бросил дерзкий вызов:
— Лучше высеки меня!

Чем сердиться так сурово
И по целым дням молчать,
Лучше розги взять и снова
Хорошенько отстегать. —

Мама долго не томила,
Не заставила просить, —
Стало то, что прежде было.
Что случалось выносить.

Мне никак не отвертеться.
Чтоб удобней было сечь,
Догола пришлось раздеться,
На колени к маме лечь,

И мучительная кара
Надо мной свершилась вновь,
От удара до удара
Зажигалась болью кровь.

Правда странная побоев
Обнаружилася вся:
Болью душу успокоив,
Я за дело принялся.

День сияет — румяный и белый.
Посмеявшись над маленьким горем,
Мать сказала: — Еще раз так сделай,
Побольней непослушного вспорем. —

У меня на щеках еще слезы,
На коленях стоять еще надо,
Но не страшно мне гневной угрозы,
И душа моя солнышку рада.

И на розги гляжу я без страха:
Обломавшись, они замолчали,
И на мне уже снова рубаха,
И рыданья мои отзвучали.

Шутить порой мы начинаем,
Когда кому-то не смешно.
Шутливый смысл тогда влагаем
В слова, известные давно.

Утратив прежние значенья,
Слова причудливо звучат.
Ору я в грозный час сеченья,
Ну, значит, я — аристократ.

Как будто бы на самом деле
Значенья разные смешав,
Наделав ссадин-граф на теле,
Мать вспоминает телеграф.

Недавно рассердил я маму,
Потом я на полу лежал
И с громким криком телеграмму
Довольно долго принимал.

Мать назвала меня обломом:
— Вишь, обломала веник весь. —
Сестра дразнила насекомым,
Значений составляя смесь.

И грозный смысл был приурочен
К простым словам, — сказала мать:
— Простеган славно и прострочен,
Как одеяло на кровать.

Каждый месяц подвожу я
Счет на всю казну мою.
Если все сошлось, — ликуя,
Счет я маме подаю.

Хоть в Казенную Палату
Подавай, так точен счет.
Но за каждую растрату,
Хоть в копейку, мать сечет.

— Знаешь сам, что есть прорехи,
Надо то и то купить,
Получай же на орехи,
И умней старайся быть.

Помни: каждая копейка
Целый рубль побережет. —
Сотрясается скамейка,
На которой мать сечет.