Маргарита Павлова - Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Не соскочишь, коль привязан,
Никуда не убежишь.
После, розгами наказан,
На коленях постоишь.

Ах, не пряник и <���не> бублик
За растраты мать дает, —
За копеечку, за рублик
Больно розгами сечет.

Вальс, кадриль, мазурка, полька,
Это — танцы для балов.
Танцевал бы их, да только
Им учиться бестолков.

А гопак, трепак, присядка —
Деревенский это пляс.
Недоступная ухватка,
Горожане, в них для вас.

Я иную пляску знаю.
Может быть, нехороша,
Но частенько исполняю
Этой пляски антраша.

Для нее костюм не сложен,
Научиться просто ей:
Догола раздет, разложен,
Под мелодию ветвей

Да под собственное пенье
Этой арии простой,
Что из оперы «Сеченье»
И с припевами «ай! ой!»

Высоко взметают пятки
И танцуют трепака
Прытче вальса и присядки,
Даже прытче гопака.

Не однажды на неделе
Проплясавши так, поймешь,
Что в здоровом только теле
И здоровый дух найдешь.

Это — тело укрепляет,
Изгоняет всяк порок,
И грехи уничтожает,
И притом в короткий срок.

КАК ЕСТЬ ДОМАШНЯЯ СКОТИНА…
Как есть домашняя скотина,
Так есть домашние слова.
Семейной жизни вся картина
Бывает в них совсем ясна.

Пересказать сперва придется
Те прозвища да имена,
Которым слушатель смеется,
Хоть шутка вовсе не смешна.

Слова особые мы ищем,
И смысл их нам давно знаком.
Хожу порой я босичищем,
Хожу порою босиком,

И босоты моей ступени
Приметой разнятся одной:
Я босичищ, открыв колени;
Закрыв колени, я босой.

Я называюсь необулом,
Когда босой хожу с утра.
Обутый вышел, так разулом,
Вернувшись, зваться мне пора.

В штанах коротких — щеголяю,
А вовсе без штанов — франчу.
То имя «щеголь» получаю.
То имя «франта» получу.

Когда все тело на свободе
И, как Адам, я обнажен,
Так, значит, я по первой моде,
Или по-райски, наряжен.

И для телесных наказаний,
Смотря по степени вины,
Немало прозвищ и названий
Для различения даны.

О их значении не спорят,
В них каждый разочтен удар.
Секут, стегают, хлещут, порют,
Дерут, — сильнейшая из кар.

Мы различаем розги, лозы,
И лозаны, и розгачи,
И розгачищи, — с ними грозы
На теле слишком горячи.

Заря — еще немного боли,
А зарево — уже больней,
А до пожара допороли
Или додрали, — что страшней!

И требует сноровка наша,
Чтоб слово било прямо в цель:
Лапша, березовая каша,
А послабее — вермишель.

Обязан я сивеем быть голым
Всегда, когда меня секут.
За это прозвищем веселым —
Голик — тогда меня зовут.

Мать говорит, начав расправу:
Задам же баню я сынку!
Лежи, пройдуся-ка на славу
Я голиком по голику! —

Когда я на полу разложен,
Домашний требует язык,
Который в кличках осторожен,
Чтоб я был «драный половик».

Я называюсь «душегрейка»,
Коль на коленях мать сечет,
А если подо мной скамейка,
То коврик я иль переплет.

Когда от боли я ногами
Мечусь и вьюся, словно вьюн,
И называюсь именами —
Иль голопляс, или плясун.

Пощечины зовутся плюшки,
А если горячи — блинки,
И называются ватрушки
По телу голому шлепки.

Я на коленях, так для шуток
Домашних стал я полотер.
Так много разных прибауток
Пришлось узнать, — язык остер.

Но босотой или сеченьем
Домашних слов не исчерпать.
Хочу другим стихотвореньем
Словца другие передать.

Скука тусклой жизни мне уж надоела,
Стало мне постылым собственное дело.
Дорогой ценою заплатить я рад,
Чтобы жизнь сложилась на широкий лад:

Счастье, так уж счастье, сочное, нагое,
Горе, так уж горе, злобное, крутое.
Ласка, так уж ласка, полная любви,
Кара, так уж кара, — задница в крови.

Нет большого счастья, нет большого горя.
Только, если выпью, — по колена море,
Ну и достается больно мне тогда, —
Мать сечет, так что же! это — не беда!

Правда, и до крови иногда стегает,
Только дома скоро стыд мой замирает.
Не ведут на площадь, не идет палач,
Повертись немного да слегка поплачь.

Все же после ласки маминой светлее,
Все же после порки голова яснее,
Все же гонят скуку эти боль и стыд,
И позабываешь мелочность обид.

Каждый раз, как взор встречает
Где-нибудь в углу метлу,
Память мне напоминает,
Как частенько на полу

Ждал я. Прутья шелестели,
За пуком слагался пук,
И дрожало в голом теле
Ожиданье стыдных мук.

Голос матери раздался.
Вот просвистнула лоза.
Я от боли заметался,
За слезой бежит слеза.

Так домашних исправлений
Проходил я трудный строй,
Сея возгласы молений,
Жгучей боли рев и вой.

— Хорошо, — вам аттестат
Мы отличный накатаем,
Строчки все поставим в ряд, —
Это дело мы ведь знаем.

Тут бумага не нужна.
Перьев и чернил не надо,
И телесная дана
Будет вам сейчас награда.

Что бумага! Обронить
Можно всякую бумажку.
Нет, на теле мы строчить
Станем, снявши с вас рубашку.

Прутьев крепких связки две.
Да скамейка, да веревка.
Дать подушку к голове?
Вам лежать, надеюсь, ловко? —

Голый, связанный лежу,
Аттестат я получаю
И ору, реву, визжу,
О прощеньи умоляю.

Встаньте! Годен аттестат?
Вам не надо добавленья?
Что же вы? благодарят,
Получивши награжденье.

Аттестат-то наш каков!
В ноги стоит поклониться! —
И пришлось без лишних слов
Приказанью покориться.

Одевайтесь! Аттестат
Надо помнить слово в слово,
А не то я буду рад
Написать его вам снова.

Я помню эти антресоли
В дому, где в Вытегре я жил,
Где, корчась на полу от боли,
Под розгами не раз вопил,
И, воздух ревом оглашая, —
Ах, эта горяча лапша! —
Нагими пятками сверкая,
Такие делал антраша!

Порою свяжут. Распростерто
Нагое тело. Круто мне,
И бьется сонная аорта,
И весь горю я, как в огне.
И как мне часто доставался
Домашних исправлений ад!
Для этого употреблялся
Общедоступный аппарат,
Пук розог. Быстро покрывался
Рубцами обнаженный зад.
Спастись от этих жутких лупок
Не удавалось мне никак.
Что не считалось за проступок!
И мать стегала за пустяк:
Иль слово молвил слишком смело,
Иль слишком долго прогулял,
Иль вымыл пол не слишком бело,
Или копейку потерял,
Или замешкал с самоваром,
Иль сахар позабыл подать,
Иль подал самовар с угаром,
Иль шарик хлебный начал мять,
Или, мостков не вверясь дырам,
Осенним мокрым вечерком
По ученическим квартирам
Не прогулялся босиком,
Иль, на уроки отправляясь,
Обуться рано поспешил,
Или, с уроков возвращаясь,
Штаны по лужам замочил,
Иль что-нибудь неосторожно
Разбил, запачкал, уронил, —
Прощать, казалось, невозможно,
За все я больно сечен был.
Недолог был поток нотаций,
И суд был строг и очень скор;
Приговорив, без апелляций,
Без проволочек, без кассаций
Исполнит мама приговор:
Сперва ручные аргументы
Придется воспринять ушам,
И звучные аплодисменты
По заднице и по щекам;
Потом березовые плески;
Длиннее прутья, чем аршин;
Все гуще, ярче арабески,
Краснеет зад, как апельсин.
И уж достигла апогея
Меня терзающая боль,
Но мама порет, не жалея,
Мою пылающую голь.
Бранит и шутит: — Любишь кашу?
Ну что же, добрый аппетит.
Вот, кровью кашицу подкрашу,
Что, очень вкусно? Не претит?
Ты, видно, к этой каше жаден.
Ори, болван, ори стократ.
Ишь, негодяй, как ты наряден!
Смотри, какой аристократ!