Марианна Басина - Петербургская повесть

Старый граф Дмитрий Иванович Хвостов был своего рода петербургской достопримечательностью. Бедствием для книгопродавцев. Он с завидной неутомимостью сочинял стихи, которых никто не читал и никто не покупал.

Про него ходило множество анекдотов. Рассказывали, например, что однажды вздумалось Ивану Андреевичу Крылову занять денег у Хвостова. А у того не оказалось. Что делать? Хвостов сообразил.

Показал на груду своих сочинений в роскошных переплетах и сказал Ивану Андреевичу:

— Свезите это к Смирдину, продайте за полцены, а деньги возьмите себе.

Нанял Крылов извозчика, взвалили книги на телегу, повезли к Смирдину на Невский. Прибыли. Крылов пошел договариваться. Вскоре он вернулся и приказал извозчику:

— Сваливай.

— Куда?

— Сюда. На мостовую.

Расплатился и ушел. А книги остались. Как раз в это время проезжал по Невскому полицмейстер. Смотрит — что за безобразие? — прямо на мостовой возле лавки Смирдина груда книг. Учинил разбирательство.

Смирдин отпирается:

— Ваше высокоблагородие, книги не мои.

— А чьи же?

— Знать не знаю, ведать не ведаю.

Поглядел полицмейстер, что за книги, — видит: «Сочинения графа Д. И. Хвостова». Велел кликнуть извозчика и отправить книги на двор к графу Дмитрию Ивановичу. Что и сделали.

Для торжественного случая у Хвостова, как всегда, припасены были стихи. Их читали вслух два раза под дружные аплодисменты.

Хвостов и шампанское сделали свое дело — гости развеселились. Завязались разговоры, посыпались шутки. Пушкин был в ударе. Он взглянул на цензора Семенова, который сидел напротив, между Гречем и Булгариным, и сказал:

— Ты, Семенов, сегодня — точно Христос на Голгофе.

Все расхохотались. Булгарин сморщился. Более умный Греч засмеялся и захлопал.

Шутка была меткой, разила без промаха. В священном писании говорилось, что Христа распяли на горе Голгофе между двумя разбойниками.

Обед длился до полуночи. Гости, чтобы отблагодарить радушного хозяина, решили составить сборник под названием «Новоселье» и подарить его Смирдину.

Каждый обязался внести свою лепту. Устроили подписку. Подписался и Гоголь.

Через несколько дней, читая в «Северной пчеле» описание праздника у Смирдина и перечень присутствовавших на нем, Гоголь нашел и себя: «Н. В. Гоголь (автор „Вечеров на хуторе“)». И был весьма доволен.

С некоторых пор у Гоголя появилось ощущение, будто он уже сто лет живет в Петербурге. Будто не было того морозного декабрьского вечера, когда они с Данилевским, высовываясь из возка, проезжали по улицам столицы, жадно глазея по сторонам. Васильевка и все, что связано с нею, как-то отодвинулось, стало далеким. Далеким и милым. Худое забылось, хорошее окрасилось в радужные тона.

Особенно вначале, в пору стольких неудач, он тосковал по дому. Хотелось простых радостей: повидать родных, побродить по знакомым местам, поваляться без сюртука на ковре под яблоней, произвести опустошение в плодовом саду. «Часто наводит на меня тоску мысль, что, может быть, долго еще не удастся мне увидеться с вами». Но он дал себе слово вернуться победителем: «Я упрям и всегда люблю настаивать на своем, хотя бы тысячи препятствий лезло мне в глаза».

Он хотел приехать домой, добившись чего-то, и обязательно за свой счет. Верил, что это сбудется.

Весною 1831 года, еще не зная, какая судьба ждет его «Вечера», с полной определенностью писал матери: «В 1832-м году буду иметь возможность приехать к вам, не принесши вам никаких издержек, а в 33-м, в свою очередь, помочь вам».

И вот 1832 год наступил.

В начале марта вышла в свет вторая книга «Вечеров на хуторе». Гоголь писал ее и в Павловске, и затем в Петербурге осенью и зимою. Вскоре Гоголь послал домой в Васильевку пятьсот рублей — старшая сестра Машенька выходила замуж.

В детстве, случалось, они не ладили. Теперь повзрослевший, умудренный нелегким опытом Гоголь с нежностью думал о сестре и в их детских размолвках винил одного себя. «Ради бога, милая сестрица моя, береги свое здоровье, старайся сколько можно отдалять от себя печальные мысли и воображай себе беспрестанно так, как я, что они таки придут, те благословенные времена, когда мы будем снова все вместе и уже в полном довольстве, когда ты увидишь не того причудливого и своенравного брата, который так часто оскорблял тебя, но кроткого, признательного, которого нужды и опыт переродили совершенно и сделали другим человеком».

Маша… Давно ли они ссорились из-за книжки, игрушки, лоскутка бумаги. И вот она невеста. Кто ее жених, этот Трушковский? Что он за человек? Как сложится ее жизнь? Гоголя заботила судьба сестры, тревожили сумбурные письма матери. Непрактичная Мария Ивановна совсем растерялась: свадьба, приданое, долги… Она боялась всего: недовольства родственников, неприятностей с имением, злоязычия соседей и… кометы. Андрей Андреевич Трощинский жениха не одобрял: беден, землемер, да к тому же поляк. Мария Ивановна и сама хотела бы выдать дочь за богатого, да красивый землемер полюбился Маше.

Теперь уже не Мария Ивановна писала сыну «мораль» на десяти страницах, а он ее увещевал: «Вы спрашиваете меня, появилась ли точно комета в Петербурге. Охота же вам заниматься ею! Мало ли подобной дряни является каждый год! По мне, хотя бы двадцать комет засветило вдруг и все звезды поприцепляли к себе длинные хвосты, придерживаясь старой моды, мне бы это не больше принесло радости, как прошлого году упавший снег. Впрочем, когда вы мне объявили, что есть комета, то я нарочно обсматривал по несколько часов небо, но никакой звезды, даже короткохвостой или куцой, не встретил. Кто-то, я воображаю, трудится в Полтаве над выдумкою всех этих вздоров? Я думаю, люди все значительные: правитель губернской канцелярии, губернский стряпчий, прокурор. А Марья Васильевна Клименко, верно, развозит все это, как запечатанные письма по провинциям».

Гоголь одобрил желание матери устроить свадьбу безо всякого шума, советовал не принимать близко к сердцу мнения Андрея Андреевича и пересуды соседок, которым захочется узнать, сколько дюжин платков и батистовых сорочек дают за невестой. И бедность жениха его не заботила: деньги — дело наживное. Главное не богатство, а душевные качества.

Гоголь принял участие в предсвадебных хлопотах — бегал по магазинам, выполняя поручения, посылал башмаки, искал полотно, купил сестре платье.

Свадьбу сыграли в апреле. В Васильевке уже буйствовала весна. Петербург же весна не баловала. «Май у нас самый дрянной: дожди и снег беспрестанные, и я не решаюсь долго выезжать на дачу…»