Анатолий Кожевников - Стартует мужество

Это были не только красивые слова. Будылин сам поступал именно так. Мы, старшины групп, иногда завидовали его подготовке, такту, выдержке. Авторитет Будылина был высок, и он не злоупотреблял им, к нам, старшинам групп, относился внимательно, даже бережно: никогда не делал замечаний в присутствии подчиненных, не допускал оскорбительных выражений, если даже делал кому-то замечание.

И нас, и рядовых курсантов старшина звена воспитывал на конкретных примерах. Не было случая, чтобы после отбоя он не проверил, как уложено обмундирование, почищены ли сапоги и на месте ли они стоят. Если замечал, что порядок нарушен, тихо поднимал курсанта, приказывал одеться в полную форму, затем раздеться и все заново уложить в установленном порядке.

На первых порах могло показаться, что он душу выматывает своим педантизмом. Но потом, привыкнув к военному быту, мы оценили старания и твердость Будылина.

Учились мы много, не теряя ни минуты. Даже дорога в кино или баню использовалась для занятий по строевой подготовке. Оружие носили только на плече. Вид внушительный: над звеном — лес граненых штыков, красиво отливающих вороненой сталью. Приклад выше пояса, опирается на ладонь левой руки, у всех винтовок одинаковый наклон. Это вырабатывало не только выносливость, но и выправку. Сначала было тяжело, рука деревенела, ужасно хотелось переменить положение. Но попробуй кто-либо это сделать, его штык предательски выделится из общего равнения, и старшина не замедлит сделать замечание.

Мы скоро привыкли к злым забайкальским морозам, даже при температуре тридцать градусов выходили на утреннюю зарядку без гимнастерок. Умывались всегда по пояс, и непременно холодной водой.

После завтрака начинались занятия в классе. Осваивали сложную теорию воздушной стрельбы и теорию полета, навигацию и метеорологию, авиационную технику и авиамедицину. Крепкая дружба, взаимопомощь помогли нам добиться высоких показателей в учебе. Не было случая, чтобы комсомольская организация оставила без внимания курсанта, которому тот или иной предмет давался с трудом. Ленивых, неприлежных у нас вообще не было. Если и случалось на комсомольском бюро взыскивать с кого-то, так только за неточный ответ преподавателю или за опоздание в строй.

Однажды после полуночи вдруг раздалась команда дежурного:

— По-одъем! Боевая тревога!

В первые мгновения мы не сомневались, что тревога в самом деле боевая. Мне даже захотелось, чтобы. где-то поблизости сейчас строчили пулеметы, слышалась ружейная перестрелка. И не только мне — все мы были готовы ринуться в бой.

Стараясь сэкономить каждую секунду, курсанты на ходу застегивали гимнастерки и бросались за оружием. Мне казалось тогда, что именно от нас, курсантов Читинской школы пилотов, зависит безопасность Родины, будто граница проходит не у Маньчжурии, а совсем рядом, и нам нужно поспеть туда первыми.

Надо сказать, что такие мысли рождались не только потому, что у нас было молодое, буйное воображение. Участились случаи нарушения советских границ со стороны японских самураев, и мы, конечно, знали об этом.

Через две-три минуты наше звено в полной готовности построилось рядом с казармой. Будылин окинул строй опытным глазом и остался доволен. Он уже получил задачу и маршрут движения. Предстоял тридцатипятикилометровый переход.

Тронувшись в путь, сразу затянули песню про одиннадцать пограничников, сражавшихся на сопке Заозерная. Боевые, призывные слова будоражили воображение, перед глазами вставал неравный бой горстки советских бойцов с японскими самураями.

Пусть их тысячи там, Нас одиннадцать здесь. Не уступим врагам Нашу землю и честь.

Звено уходило в темноту забайкальской ночи, по голым промерзшим сопкам. Шли без дороги, по азимуту, над головой чернело небо, усыпанное яркими звездами.

Через полчаса остановились на короткий привал. Старшина приказал всем переобуться и повел нас дальше.

На обратном пути, когда над горизонтом появились первые блики утренней зари, мы почувствовали усталость. Все чаще Будылин требовал подтянуться.

— Выше голову! Больше жизни, — подбадривал он. — Тверже ногу, товарищи!

Однако не все могли выполнить эту команду. Курсант моей группы Мыльников шел, понурив голову, с трудом удерживаясь на ногах.

— Устал? — спрашиваю Мыльникова.

— Не могу, — шепотом отвечает он.

— Давай винтовку, легче будет.

Мыльников отдал винтовку.

Весельчак Рогачев не упустил случая посмеяться.

— Откуда, служивый, — пошутил он, — не с ерманского ли ненароком идешь?

Мыльников устало отмахнулся: не до шуток, мол. А Рогачева уже не остановить:

— Бывало, идут, значит, служивые, вот так, как сейчас наш Паша, с ерманского-то фронту, винтовки побросали, и легко стало. Девки им молочка и хлебца несут, вот времена-то были. Здесь, браток, на забайкальских-то сопках, не то. Нету, Паша, молочка, один разве сухой ковыль да песок…

Ребята заулыбались — Рогачев развеселил их. Только здоровяк Кириллов, человек серьезный, до которого шутки доходили не сразу, пробасил:

— Брось смеяться над человеком, сил у него не хватило, со всяким может случиться. Сам с вершок, а насмехается.

— Мал золотник, да дорог, — нашелся Рогачев. — А ты со своей силищей взял бы у Паши противогаз, да и мешок тебе не помеха…

— Ну и возьму, — сказал Кириллов. — Давай, Паша, не обращай на него внимания.

— Ай молодец! Может, и у меня заберешь? — посмеивался Рогачев, глядя, как наш богатырь ловко перекидывал через плечо дополнительную ношу.

— Шагай, шагай, — ответил Кириллов, — понадобится — вместе с мешком тебя унесу.

— Тебе бы в пехоту, а ты в авиацию по ошибке попал.

— Разговорчики! — прервал старшина. — Подготовиться к броску… Бегом, марш! — крикнул Будылин и сам побежал впереди.

Странное дело: казалось, многие уже идти не могут, а сейчас побежали вслед за старшиной. Большой все-таки в человеке запас сил!

Наконец тридцать пять километров остались позади, под ногами пол теплой казармы. Усталость прямо-таки валит с ног: лечь бы сейчас и уснуть каменным сном.

— Почистить винтовки, привести себя в порядок, даю десять минут, — распорядился старшина. Он вроде бы и не совершал вместе с нами тяжелого перехода: свеж, бодр, улыбается и подбадривает: — Подождите, еще десяток таких переходов — и привыкнете. — Старшина был в приподнятом настроении: наше звено пришло первым. Мы уже почистили оружие, Будылин проверил, не потер ли кто ноги, и тут только стали подходить остальные звенья.

— Зачем только эти походы, — сказал кто-то из курсантов, — петлицы носим голубые, а ходим не меньше, чем в пехоте.

— Потому и ходим, что петлицы голубые. Вы думаете, только на самолете истребитель должен быть готов к боевым действиям? А если машина будет повреждена над территорией противника? — возразил курсанту старшина первого звена Маресьев.