Юджин Ли-Гамильтон - Воображенные сонеты (сборник)

Есть губы, что испили из ключа,
Который, юность вечную даруя,
Навек вложил в них свежесть поцелуя,
Над мудростью смущенной хохоча;

И чёла есть, на коих свет луча
Сияет, взоры зрителей чаруя;
Назло годам они чисты, как струи
Источника, что пенятся, журча.

Но не из плоти созданы они —
Их юностью Искусство наделило,
А над его детьми не властны дни;

Искусства удивительная сила
Хранит великой магии сродни
Их красоту и юность до могилы.

Вовек морщины не потушат взгляд
Той, что безвестным греком изваяна;
Пленят ее улыбка, легкость стана,
Как два тысячелетия назад.

И нити серебра не тронут клад
Златых волос «Марии» Тициана;
Ничто ему не причинит изъяна —
Седины Магдалине не грозят.

А те, кого не кисть и не резец —
Поэт создал своей рукою властной,
Их образы позвав издалека?

Джульетты нетускнеющий венец
Все тот же; над Помпилией несчастной
Прольют слезу грядущие века.

Но Время сокрушает и гранит:
Исчезнут фрески, статуи, портреты,
Умрет язык — наследие поэта
Течение веков не сохранит.

Погаснет жар Марииных ланит,
Милосский мрамор следом канет в Лету,
С английским языком уйдет Джульетта,
И кто-нибудь Помпилию сменит.

Но этим ликам не грозят морщины,
И не по ним гудит глухой набат
Колоколов безжалостной судьбины;

Нет проседи, и щеки не ввалились;
И юными отсюда улетят
Все те, на ком богов почила милость.

Ударом крыл рассеивая мрак
Под охристо-стальными небесами,
Архангел юный прянул вниз, как пламя,
Взмахнул рукой, и был повержен Враг;

Вот распростерт, беспомощен и наг,
Пред Михаилом он в пыли и сраме,
А тот копье могучими руками
Вознес над Сатаною, словно стяг.

Так охранитель наших душ ревниво
Выслеживает похоть и обман,
Бросая вызов грешному порыву;

Швыряет в пыль, стопой ломает шею,
И, благородным гневом обуян,
Разит закоренелого злодея.

Пустынный мне привиделся простор:
Раскрылась твердь, как струпья на коросте,
И всюду поднимались на погосте
Покойники из подземельных нор;

Законам естества наперекор
Немедля мясом обрастали кости,
Но ни тепла, ни ужаса, ни злости
Еще не выражал остылый взор.

Катился громом звук призывных труб,
И колыхался свод свинцовой сини
От дуновения незримых губ;

Былую личность обретая ныне,
Там во плоти вставал за трупом труп,
Пока не пробудилась вся пустыня.

Освещены огромные пилоны
Мерцанием расплавленных камней;
Стоит толпа заблудших, а над ней
Витает ужас мрачности бездонной;

Несут крылатых бесов легионы
Всё новых жертв из тайных западней,
Невидных взору; жмутся всё тесней
Низвергнутые в пропасть миллионы.

Сейчас дружина сатанинских слуг
Ремнями стадо свяжет без пощады,
Потом погонит в царство вечных мук;

И, как далеких пушек канонада,
Там нарастает первой боли звук,
И первый крик взлетает к сводам Ада.

Когда корабль утонет в глубине,
То волны, как свидетельницы горя,
На сушу, что найдут, выносят вскоре,
А прочему покоиться на дне;

Но иногда обломки на волне
Своей поднимет штормовое море,
И в этот час рисунок на амфоре
Нам о седой напомнит старине.

Порою так валов немых накат,
Которые мы Временем прозвали,
Скульптуры фавнов, статуи дриад

Приносит нам из океанской дали;
И вновь на берегу они стоят,
Как боги перед смертными вставали.

Безрукая краса, орел без крыл,
Побед и славы чистое дыханье;
Сто городов к тебе спешили с данью,
Ведя за повод жертвенных кобыл.

Тебе венков Адонис не дарил,
Не пел Тангейзер; но могучей дланью
Разил врага по твоему желанью
Отряд, погибший возле Фермопил.

Ты не Венера; но фаланги те,
Чей гимн Свободе слышится доныне,
Верны твоей невинной красоте;

Ты не Венера; но, молясь богине,
Писал герой на золотом щите:
«У Марафона и при Саламине».