Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

– Пап, – раздался голос сына, – дай чего-нибудь...

– Что тебе, – не сразу понял Отец. – У нас ничего нет. Только яблоки, апельсин да конфеты...

– Да нет, я есть не хочу. Дай чего-нибудь из кресла.

В кресле торчали ноги зайца, уши мышонка и хвостик львенка.

Встал, отыскал зайчонка и подал его уже засыпавшему сыну.

– Этого?

– Этого, – умиротворенно взял зайчонка сын и тут же заснул.

Отец снова улегся в кровать, взял книгу и снова углубился в собственные размышления. Он уже кое-что успел прочитать за это время, накопить каких-то фактов из жизни любимого артиста и начал строить планы уже на каких-то вполне закономерных основаниях. «А не стоит ли показать Шаляпина в каком-нибудь модном притоне, каком-нибудь разгульном кутеже? Ведь ему всего лишь двадцать пять лет. Он молод, силен, отважен. Кругом рекой льется шампанское, раздаются гортанные песни цыган, тысячи выбрасываются на устрицы, ужины и женщин, дорогих женщин, а не тех, которые небольшими стайками скользят по мокрым тротуарам, голодные, плохо одетые, не выходящие из-под власти воров и сутенеров».

Отец отложил книгу, закрыл глаза, и стало приятно и легко: раздумья о будущей книге утомили его. Столько еще надо сделать, чтобы разобраться в сложной и гениальной личности Шаляпина. Написано о нем уже много, но нет ничего похожего на то, что он задумал написать. Попробовать показать его вместе с Леонидом Собиновым, дать их разговоры, совместные выступления в Одессе, в Москве и Петербурге.

В Москве он впервые почувствовал себя как дома. Москва была широким и гостеприимным домом, куда стекались пестрые толпы талантливого русского люда, чтобы почувствовать себя истинными сынами своего Отечества. Сравнить два города пошире и покрасочнее. Чем они отличались друг от друга. Чем отличалось искусство Петербурга и Москвы.

В Москве были щедрее, шире, хлебосольнее, меньше чванства, больше гордости своим национальным происхождением, купечество здесь, как и крестьянство в деревне, являлось оплотом, костяком нации. Здесь в Новодевичьем монастыре каждую минуту часы отбивали, каждую минуту раздавался хрустальный звон падающей минуты на тихом кладбище. О чем думал в это время Шаляпин, молодой, красивый, как юный бог.

Трудно себе представить его на кладбище. Трудно себе представить его раздумывающим о вечности. Но ведь он замечательно сыграл Ивана Сусанина, который как раз в роковую для себя минуту должен думать о смерти. Значит, чтобы показать живым Ивана Сусанина, Шаляпин должен походить по кладбищу, подумать об этом и представить себя на его месте...

А потом показать его на сцене, когда он поет изумительную по красоте арию «Чую правду». Узнать о его дебюте все, чтобы живо рассказать об этом. Как он ходил по сцене, какую ошибку, допустим, он совершил, о чем потом он все время думал...

Щепкина-Куперник рассказывает, что в ее маленькой квартирке бывал молодой гигант Шаляпин. Как этим воспользоваться?

Найти обязательно у Шаляпина или у кого-нибудь еще описание этого вечера.

Шаляпин прошел в квартиру и увидел кресло. Никого еще не было, и он уселся в кресло.

– А вы знаете, в каком кресле вы сидите?

– Что такое?

– Это некрасовское кресло, принадлежавшее самому Некрасову. Он проводил в нем последние годы своей жизни.

– Можно поиграть? – спросил Шаляпин, нетерпеливо поглядывая на рояль.

– Конечно, прошу вас. Только, может, потом, когда придут гости.

– Да, я не буду стеснять вас.

Шаляпин только что приехал из Петербурга, целое лето провел в Нижнем. И теперь зимой 1897 года сводил знакомство с московской интеллигенцией...

Татьяна Львовна была моложе Шаляпина всего лишь на один год, но она давно вошла в жизнь театральной Москвы, успела поиграть на сцене Малого театра, где некогда ее дед поражал своими художественными открытиями, написала несколько одноактных пьес, которые с успехом шли в различных театрах России, и, став материально независимым от отца человеком, начала устраивать у себя вечера, на которых иногда бывало до шестидесяти человек. Когда приглашала к себе гостей впервые, то всегда гордилась своим чисто московским адресом: «Божедомка, дом Полюбимова, что против большой ивы». Здесь бывали Антон Павлович Чехов с сестрой Марией, режиссеры и артисты Малого театра, журналисты. Иногда запросто заходил сюда дядя Гиляй, вся Москва знала под этим именем известного писателя и журналиста В.А. Гиляровского.

Чаще всего Гиляровский приходил, когда бывала здесь артистка Роксанова.

Целуем наших дорогих и любимых много-много раз, крепко-крепко.

13 мая 1978 года».

«Галя!

Здравствуйте, мои милые и дорогие! Алеша бегает около дома с Антоном, оба в сапогах резиновых, потому что на улице дождь, мелкий-мелкий, а недалеко от дома маленький ручеек, около которого они очень любят играть, переходить его по дну. А как же без сапог-то это сделаешь?

...Шаляпин как раз наигрывал из «Ивана Сусанина», когда пришел дядя Гиляй. Немолодой и солидный на вид, он рядом с Шаляпиным производил впечатление матерого медведя. Познакомились. Заговорили о Волге. Дядя Гиляй начал рассказывать о том, как он бурлачил в молодости. А потом, когда гости съехались, он хлопнул себя по лбу и сказал с украинским акцентом, доставая из принесенной сумки какой-то сверток:

– Чуть не забыл, Татьяна Львовна, вот этой колбаски прислали из Миргорода. Это, скажу я вам, не колбаска, а улыбка природы!

Гости все прибывали, а дядя Гиляй удобно уселся в «некрасовское кресло» и начал свои бесконечные истории, смешные и печальные. Он умел рассказывать так, что все слушали.

Пришел Савва Мамонтов, седой, энергичный человек с огненными глазами. И сразу стал центром всей компании.

Шаляпин полюбил этого удивительно талантливого человека. Приняв дело отца, он построил Ярославскую железную дорогу, наладил дело нескольких заводов, но быстро остыл к этому и стал заниматься тем, к чему давно лежала душа: десять лет тому назад, в 1885 году, открыл Частную московскую оперу, написал либретто оперы «Каморра», а музыку сочинил Е.Д. Эспозито, организовал у себя завод керамики и сам на всю жизнь увлекся майоликой. К тому же недурно пел неаполитанские песни. Да и весь он был заметной фигурой в художественной жизни Москвы и всей России. В его имении Абрамцево Шаляпин еще не был, но повсюду слышал об этом замечательном прибежище молодых художников, писателей, артистов...

Шаляпин почувствовал, что этого человека надо держаться, у него есть деньги, есть бескорыстие человека, по-настоящему влюбленного в искусство и понимающего толк в нем, а главное, он может дать свободу творчества, может предоставить возможность делать то, что художнику захочется, не будет ограничивать какими-то искусственными рамками полет художественной фантазии.