Мишель Кармона - Мария Медичи

В день убийства юная пастушка из Патэ (между Шатодуном и Орлеаном) пасла овец, как вдруг услышала голос, возвестивший ей, что в это мгновение убили короля. 14-летняя девочка даже не знала, какой такой король. Позже она приняла монашеский сан и стала настоятельницей монастыря госпитальерок в Париже.

Разумеется, видения никак не доказывали наличия заговора. Просвещенные люди той эпохи, и среди них Ришелье, толковали их как знамения, ниспосланные Провидением.

В несколько ином свете видится дело прево из Питивье. В день убийства короля он наблюдал партию игры в мяч и после особенно удачного удара сказал с видом человека, который многое знает: «Сегодня последует удар получше». Позже он спросил, который час, и громко объявил: «Осталось недолго, если уже не свершилось».

Когда стало известно о смерти короля, люди, слышавшие эти слова, углядели связь между событием, потрясшим королевство, и высказываниями прево. Об этом донесли канцлеру, который его арестовал и заключил в парижскую тюрьму. Наутро прево был найден в своей камере повешенным на шнурке, перекинутом через балку. Далее выяснилось, что у прево было два сына иезуита, а сам он был связан с цирюльником д’Антрага и маркизы де Верней.

Мертвые не говорят. Более серьезными оказались разоблачения Жаклин д’Эскоман, в результате которых возникло подозрение в возможном участии Марии Медичи в заговоре с целью убийства короля, ее мужа.

Знала ли Мария о заговоре против Генриха IV? Если да, какова ее роль — стороннего наблюдателя или активного участника? Некоторые не колеблясь сразу же начали подозревать Марию Медичи.

Сюлли утверждает, будто летом 1609 года Генрих говорил ему, что «Кончини ведет переговоры с Испанией, Пасситея, приставленная Кончини к королеве, заставляет ее короноваться, а он прекрасно понимает их планы, которые увенчаются успехом только в случае его смерти, и, наконец, он совершенно точно знает, что его убьют».

8 мая 1616 года королева-мать и юный Людовик XIII подписывают с бунтующими принцами Лоденский мир, в одной из статей которого предусматривается пересмотр дела о смерти Генриха IV. Это доказывает, что, во-первых, проведенное в 1610 году следствие считалось неудовлетворительным, а во-вторых, потребовалась гражданская война, чтобы заставить Марию Медичи возбудить пересмотр этого дела. Кого она хотела прикрыть? Были ли у нее личные причины для беспокойства? Но дело так и не было возбуждено.

В мае 1617 года на процессе Леоноры Галигаи среди прочих судьи внезапно начали задавать ей вопросы о смерти короля. Знала ли она о заговоре против Генриха IV? Не желала ли она и ее муж смерти короля? Защита Леоноры была весьма ловкой, и судьи многого не добились. Но раз спустя семь лет после убийства в ближайшем окружении королевы искали нити, которые могли бы привести к настоящим преступникам, то это значит, что огромное подозрение пало на саму Марию.

В более поздние времена самый большой вклад в развитие этой точки зрения внес Мишле, не любивший Марию Медичи. Два с половиной века спустя он описывал эту эпоху со страстной ненавистью по отношению к итало-испанской ультрамонтанской партии, в которой главным действующим лицом считал Марию — нечто вроде Троянского коня при Генрихе IV. Когда речь шла о женщинах, король Генрих терял обычную ясность суждений. Поэтому почти всего можно было добиться через его жену: возвращения иезуитов, франко-испанских браков, предательства германских князей-протестантов, безусловного возврата Франции в лоно церкви.

Убийство Генриха становилось выгодно, прежде всего, Испании, папе и Марии, которую объявили регентшей.

В «странной смерти Генриха IV» следовало бы вести два следствия по делу Равальяка и Марии Медичи.

Обвинение строится на показаниях Жаклин д’Эскоман, приютившей Равальяка в Париже. Узнав из его откровений о намерениях убить короля, она попыталась немедленно предупредить Марию Медичи лично, но все ее попытки оказались неудачными (королева согласилась ее принять, но вдруг уехала из Парижа), потом через иезуита — духовника короля, потом через Маргариту де Валуа. Последняя говорила с королевой и герцогом д’Эперноном. Когда д’Эскоман начала обвинять Анриетту д’Антраг и герцога д’Эпернона в организации заговора против короля, ее арестовали и препроводили в Консьержери, где немедленно допросили. Она обвинила Анриетту д’Антраг в убийстве прево из Питивье, потом доказала, что маркиза принимала убийцу короля у себя в замке Мальзерб, встречалась с герцогом д’Эперноном, из замка Мальзерб шли письма в Испанию, наконец, герцог лично знал Равальяка и давал ему поручения. Но дама так и не смогла показать записку, в которой Анриетта просила ее приютить Равальяка в Париже. Поэтому мнения разделились и сторонники герцога подвергли заявления д’Эскоман осмеянию. В середине 1611 года вынесен приговор: д’Эскоман приговорили к пожизненному заключению, несмотря на давление со стороны герцога д’Эпернона, который добивался вынесения смертного приговора за лжесвидетельство. В 1618 году после убийства Кончини Люинь перевел даму из тюрьмы в монастырь, где она и умерла.

Через некоторое время после этих событий Анриетта д’Антраг появилась при дворе, где Мария Медичи приняла ее весьма милостиво. В 1618 году дело д’Эскоман сгорело во время пожара во Дворце правосудия, а в 1622-м дочь Анриетты д’Антраг вышла замуж за сына герцога д’Эпернона: церемония бракосочетания происходила в присутствии Марии Медичи.

Доказывает ли это, что Мария действительно была замешана в заговоре герцога д’Эпернона и Анриетты д’Антраг? Даже враждебно настроенный по отношению к ней Сен-Симон не осмеливается этого утверждать и высказывает весьма осторожное сомнение: «Говорили, что Мария Медичи, в своей яростной ревности подталкиваемая Кончини, дошла до союза с мстительной любовницей, причем обе они находились под испанским влиянием, а Генрих IV стал их жертвой».

Д’Эпернон приказал не убивать Равальяка, а арестовать и препроводить в особняк Реца. Но пленник оказался слишком болтлив, и его перевели в Консьержери. Во время следствия допросы чередовались с пытками испанским сапогом. Собственно, все было ясно, но следовало лишь установить, были ли у него сообщники или подстрекатели иностранцы. Равальяк твердил, что действовал в одиночку. После вынесения смертного приговора его в телеге для перевозки мусора должны были доставить к месту казни — на Гревскую площадь (ныне площадь городской ратуши).

Сначала убийца короля со свечой в руке был отведен в собор Парижской богоматери для публичного покаяния. На Гревской площади в присутствии огромной, враждебно настроенной толпы его привязали к решетке, серой сожгли кисть, в которой он держал нож, затем рвали тело калеными щипцами: только тогда он застонал. Потом в раны залили кипящую смесь воска, серы и свинца. Под радостные вопли толпы Равальяк вдруг осознал роковую ошибку своего деяния: «Я от всего сердца раскаиваюсь в своем поступке. Я был совершенно уверен, что моя жертва будет с благодарностью принята народом, а он предлагает лошадей, чтобы меня разорвать». Равальяк просил отпущения грехов. Потом его привязали к лошадям для четвертования. По окончании казни толпа завладела частями тела преступника, их разрубили на куски и сожгли.