Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Две стороны единого удела,
Двойное торжество святого дела
И тяжесть двуязычья для руки…

О непосильный груз сердечной дани!
И русский шлет ясновельможной пани
В небытиё две страстные строки.

Жизни собственной легка ль маета?
Тесно в сердце, как в дорожной котомке.
А быть может, не поймут ни черта
После смерти эти люди – потомки.

Ведь в мешке не покупают кота.
А в столе, не то, что в книге, – потемки.
И к плечам твоим приладит мечта
Вместо крылышек бумажных – постромки.

Только кто-нибудь потребует вдруг
Твой восторг, твою любовь и недуг,
Краткость слов твоих и строчек протяжность.

И покажется обычной тогда
Сладость горького от века труда,
Невесомой биографии тяжесть.

Кто по национальности Верлен?
Сегодня, изменив язык и почерк,
Как и его беспечный переводчик,
Свершает он невиданный обмен.

Какой обман – забвение и тлен!
Гребет трудолюбивый перевозчик,
Взрезают воды Стикса весла строчек,
И мысль доносит память общих ген.

И обретают общий ритм сердца,
И вдруг привычность своего лица,
Как в зеркале, в чужом лице находишь.

Великому не надо доброты,
К нему приникнув, вырастаешь ты:
Творя себя, другого переводишь.

Мир вашему праху!
Те, кто умер в своей постели,
Те, чьи кости в земле истлели,
Те, чью голову положили на плаху!

Душам, отданным страху,
В долгоживущем теле,
Всем тем, что выжить сумели —
Мир вашему праху!

Вечность часто короче недели…
Столько сделать все не успели!
Мир вашему праху!

Не оракул я и не знахарь…
Воин, зодчий, палач и пахарь
Мир вашему праху!

Не милостыни – милости молю,
Бессмысленно взывая к добрым людям.
Мы слишком просто говорим: «Люблю»,
Хоть знаем, что непостоянны будем.

Но ближним я раздумывать велю —
Тогда мы дальних, может, не осудим.
Нам глубина нужна, как кораблю,
Тогда и мы куда-нибудь прибудем.

Но тем, кто правит, только канитель
Промеривать, где глубина, где мель,
Мужицкими холеными руками.

А если мель – то ни к чему промер:
История оставила пример,
Как пользоваться можно бурлаками.

Ах, рай земной! Прекрасная юдоль,
Поскольку нет теперь иной юдоли.
Но кто-то отдавил мою мозоль,
И нет в аптеках средства от мозоли.

Старались мыло запасти и соль,
Когда старухи о беде мололи.
Нет у меня беды. Есть только боль.
Зато в аптеках средства нет от боли.

А прокормиться можно бы пока:
Есть хлеб и даже пачки молока,
А иногда – глядишь – подбросят мяса.

Коровушки не снизили удой…
И все же, как перед большой бедой,
Уже пора готовить нам припасы.

Муравьиных не счесть формаций,
Но, эпохи в генах храня,
Столько бывших цивилизаций
Муравьи несут для меня.

И для новеньких популяций,
Муравьиных прав не тесня,
На одной из безвестных станций
Я отдам эстафету дня.

Все проходит – фижмы и тульи…
Но заметьте – мы строим ульи
По подобию городов.

И, когда воцарятся пчелы,
Позабудут, как все учел он
Этот пасечник – САВАОФ!

Не книга жизни – только предисловье,
Миг радости – и вечная печаль.
Страницы первых глав пропахли кровью,
Там, что ни строчка, – то свинец, то сталь.

Но вновь кладет газеты к изголовью.
Свинца вдохнет – и снова станет жаль,
Что где-то, кто-то жертвует любовью,
И вновь она с тревогой смотрит вдаль.

И в даль грядущего, и в даль былого,
Но ничего не переделать снова,
Недаром стал всесилен человек.

Все грезила о перестройке мира.
Есть на Арбате у нее квартира —
Арбата хватит ей на краткий век.

Нет чинов и нет наград,
Но мои команды святы.
Так раскрашенных солдат
Муштровала я когда-то.

Песни петь учила в лад,
Разъясняла, что им свято.
И ходили на парад
Оловянные солдаты.

Пели бодро на параде,
Что чужой земли ни пяди
Получить мы не хотим.

Шли мы оловянным маршем,
И в цветном бездумье нашем
Путь наш – неисповедим!

Может, плыть кораблю,
Может, швартоваться,
Может, говорить: «Люблю»,
Может, притворяться.

Может, жизнь загублю —
Нет нужды стараться,
Может быть, во хмелю
Буду услаждаться.

Может – да, может – нет,
Невелик мой секрет,
Несложна задача.

Хмель, еда и табак —
Не Земля, а кабак!
Может, все иначе?!

По Москве я блуждаю тенью,
Растеряв почему-то плоть…
Но не в силах я внять смиренью —
До сумы, до каторги вплоть.

И за днем все теряю день я,
И не могут меня смолоть
Жернова могучего тренья, —
В этом дух помогает хоть!

Руки в стороны, ноги врозь!
Спрячьте розги – пройдут насквозь.
Что мне сделается, скаженной?!

Сквозь людей прохожих иду,
Вижу все на свою беду —
Новостроящийся Блаженный!

Мне, в общем-то, не привыкать
Все парадоксы объяснять
Логичною причиной.

Выкрикиваю в пустоту
Я сумасшедшую мечту,
Взываю: «Будь мужчиной!»

Нет, не простил Олимп измен,
Но исчезали боги
И совершали свой обмен
На новые чертоги.

Дорога – кладезь перемен.
Мне с каждым – по дороге.
Коль новый бог придет взамен, —
Я встану на дороге!

Мне, словно божества, – слова,
Я не гожусь на роль просителя…
И плещется бассейн «Москва»
Там, где был храм Христа Спасителя.

А ты, осмыслив мир едва,
В себе провидишь победителя…
И плещется бассейн «Москва»
Там, где был храм Христа Спасителя.

Теперь я скромно говорю,
Что всем бассейн «Москва» дарю.
(О, москвичи! Меня простите ли?)

Но не отдам я никому
Мою суму, мою тюрьму,
Мой Китеж – ХРАМ ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ.

НЕ по щучьему веленью —
По хотенью моему
Всенародному терпенью —
Всенародную суму.