Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Во мгле пороховой, в горячке рукопашной
Все, словно вихрь, войска сметают пред собой,
А я встаю один, огромный, бесшабашный,
И, как баклан в волну врезается бесстрашный,
Ныряю смело я в кровавый, мутный бой.

Потом иду, как жнец среди колосьев спелых,
И остаюсь один в поверженных рядах.
Доспехи – словно воск для великанов смелых,
И голый мой кулак легко пробить сумел их,
Как узловатый дуб в уверенных руках.

Я так силен, что в бой иду без снаряженья,
Одетые в металл, мне воины смешны.
Из ясеня копье не знает пораженья,
И волокут быки мой шлем без напряженья,
Когда они в ярмо попарно впряжены.

Ненужных лестниц я не строю для осады,
Я просто цепи рву у крепостных мостов,
Кулак мой, как таран, легко крушит преграды;
Когда в пылу борьбы мне ров засыпать надо,
Обламываю я ограды городов.

Но, как для жертв моих, и мой черед настанет…
О, воины! Мой труп не бросьте воронью!
Пусть гордый горный кряж моей могилой станет.
Когда же на хребты здесь чужестранец глянет,
Не сможет разглядеть средь многих гор – мою.

Послушай-ка, прекрасная Мадлен!
Сегодня день весенних перемен —
Зима с утра покинула равнины.
Ты в рощу приходи, и снова вдаль
Нас позовет врачующий печаль
Звук рога, вечно новый и старинный.

Приди! Мне снова кажется, Мадлен,
Что, уничтожив зимний белый плен,
Весна оттенки пробуждает в розах…
Так хочет угодить тебе весна:
На вереск ночью вытрясла она
Цветное платье, вымытое в росах.

О, если б я овечкой стал, Мадлен,
Чтобы затихнуть у твоих колен,
Когда коснутся белой шерсти руки!
О, если б я летящей птицей стал,
Чтоб в бездне неба я затрепетал,
Призыва твоего услышав звуки.

Когда б я был отшельником, Мадлен,
Ко мне бы ты явилась в Томбелен
Для исповеди и для покаянья,
Свои уста приблизила б ко мне,
Шепча в благочестивой тишине
Про грех вчерашний девичьи признанья.

О, если бы я получил, Мадлен,
Глаз мотылька моим глазам взамен,
То в темноте я стал бы страстно-зорким,
И билось бы нескромное крыло
В прозрачное, но прочное стекло
Твою красу скрывающей каморки.

Когда выходит грудь твоя, Мадлен,
Из плена крепостных корсетных стен,
А черный бархат разомкнет объятья, —
Стесняясь неприкрытой наготы,
Торопишься простосердечно ты
На правду зеркала набросить платье.

О, если б захотела ты, Мадлен,
Ты воцарилась бы, как сюзерен,
Над преданностью слуг, пажей, вассалов.
В твоей молельне, радующей глаз,
Скрывал бы камни шелк или атлас,
Пышнее, чем убранство тронных залов.

О, если б захотела ты, Мадлен,
То не вербена или цикламен
Тогда твою бы шляпку украшали,
Тогда носила бы корону ты,
И вечные жемчужные цветы
На ней бы никогда не увядали.

О, если б захотела ты, Мадлен,
Дворец бы дал на хижину в обмен
Я – граф Роже, я – раб твоей причуды.
Но если хочешь, буду пастухом,
Вдвоем с тобою в шалаше глухом,
Как во дворце, я вечно счастлив буду.

зима взлет чибиса и небеса
и солнце зимнее и зимний воздух

под шепот ливня шелестит плетень
ручей цветущий прорастает в русло

наш дом в дремоте ночи напролет
меж близостью волны и близостью ненастья

лучи дождя надежные дороги
наперекор ветрам благодаря ветрам

а может быть благодаря морям
пишу стихи я как стихия неба

и строчки разорвут оковы слова
как птицы притяжение земли

интимно бесконечен вечный берег
в галактике волны

и невесом песок как след дыханья
и тьма и мы как призраки сиянья

хрип ветра стон бездонности небес
полуслепых

призыв последний взгляд
сраженная вершина и молния зачавшая зарю

освобожденный обнаженный корень
одну ладонь с другой единый слил порыв

над морем чистота парит крыла раскрыв
и будет крик расти покой небес порвав

тотчас
падет туман
едва посмею
исторгнуть жест и взгляд и слово
изнутри вовне
на неподвижную страницу немую
даже для самой себя
смола
как лабиринт
и не сумею
преодолеть переплетенье пальцев
тумана этого и лабиринта
и тело
слитое
с другим реальным телом
отныне безымянно
недвижимо
непостижимо

тьма
всех ночей без сна
сведет с ума
ее поток лишь врозь огнями вспорот
она ведет сквозь полустертый город
сквозь мысль
отсутствие и отрицанье
и сердце рвет предчувствие страданья
мысль меркнущую
перед толщей стен
в их сердцевине вязнущую прочно
бормочущую вздорно и неточно
ущербную поверженную в прах
и в дрожь
отсутствием и отрицаньем
предчувствием страданья
и страданьем

запустенье
впереди и сзади
лишь одно дыханье где-то здесь
чей-то вздох по крайней мере есть в надписях
дрожащих
и напрасных
в прошлом в безвозвратности и вечном
запустенье
дуновенье ветра успокоившегося давно
разжимая и сжимая руки и в объятиях
сжимая снова
эту тяжесть
эту невесомость
в запустенье
непрозрачных стен
где у них
нет трепетного тела
отрешенности бесстрастной нет

огни внезапно
заалели
и нам не одолеть бы их
на бакенах горящих
морскую даль пронзая жестким взором
не бросить вызов
но удержит зыбь
а свойства этой зыби неизвестны
она засасывает
укрощает
с туманом вместе безупречной пылью
и наготой
без горизонта стекол
с шагами
затоптавшими слова
и поступь
по пустыне
и в пустыне отверженности мрачные огни

единственный
размноженный единственный
велящий преступить препоны
шрамы
застывшие навеки волны улиц
в единственном стекле
а в недрах волн
безумный вызов
пространству четкому
и я такой далекий
от самого себя такой
далекий
словам уничтожающим
друг друга
малейшее движенье взгляд признанье
последнее и мне необходимо
все сызнова начать