Константин Ривкин - Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем

Василий Алексанян очень внимательно следил за происходящим на нашем процессе прежде всего при помощи сайта khodorkovsky.ru, где размещались свежие репортажи из зала суда. Примерно летом 2010 года он вышел на связь и предложил встретиться. Признаюсь, я с трепетом ждал этой встречи, которая была назначена у меня в офисе, расположенном совсем рядом со зданием Мосгорсуда. Все-таки мы длительное время не виделись, и я плохо себе представлял, как может выглядеть человек, на чью долю свалились такие мытарства.

Он прилично опоздал к оговоренному времени, извинился и первым делом обругал московские пробки, возникающие, по его мнению, из-за иногородних водителей, наводнивших улицы. Буквально на лету предложил ввести въездную плату в чужой для них регион, как это делается в других странах мира, после чего мы уже смогли удовлетворенно обняться и я стал разглядывать долгожданного гостя. Первая наша в тот раз встреча оставила двоякие чувства. С одной стороны, Василий Георгиевич порадовал боевым настроением, прежней напористостью, готовностью к дальнейшему сотрудничеству. С другой – внешний его вид, мягко говоря, был далеко не блестящим: на лице марлевая повязка, к тому же он сильно похудел. При этом значительная часть его рассказа была посвящена медицине, в которой он сильно поднаторел, сыпя малопонятными для меня названиями и показателями. Главное сводилось к тому, что его иммунитет едва ли не на нуле и только божьей милостью он еще существует.

Когда он справился о ходе процесса, о настроении М. Ходорковского и П. Лебедева, планах защиты, то перешел к самому главному – цели своего визита. Признаться, Алексанян ошарашил меня предложением обдумать вопрос о его выступлении в Хамовническом суде в качестве свидетеля защиты.Он полагал, что после прекращения его уголовного дела в связи с истечением срока давности какой-либо опасности со стороны следствия для него не существует. С другой стороны, он, как участник многих из описанных в обвинении событий, да еще и названный одним из членов организованной группы, может много существенного для установления правды рассказать суду, а заодно вывести на чистую воду прокуроров и некоторых из поддерживавших их лиц. К примеру, при упоминании прокурора Лах-тина или свидетеля со стороны обвинения Рыбина его негодование достигало высших точек, а направляемые в их адрес эпитеты далеко не всегда можно было отнести к числу литературных выражений и воспроизвести здесь по этическим соображениям.

Надо ли говорить, что очень велик был соблазн увидеть на трибуне столь компетентного, знающего свидетеля, имеющего богатый опыт публичных выступлений, прекрасно осознающего весь абсурд выдвинутых обвинений и способного их разоблачить. Но при этом мы обязаны были учитывать возможные риски. Естественно, что данное предложение было доведено до Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, и коллективно мы приняли решение отказаться от столь заманчивого варианта. Основным аргументом была непредсказуемость контрдействий противника. Зная, на что порой способны преследователи юкосовцев, никак нельзя было исключить, что из бессчетных томов дела № 18/41-03 не появится очередное обвинение против Алексаняна, и это будет месть за его выступление в защиту Ходорковского и Лебедева. Да и в 14-томном обвинительном заключении по слушавшемуся в Хамовниках делу наших подзащитных Алексанян упоминался неоднократно, и отнюдь не в нейтральных выражениях.

Когда я на следующей встрече сообщил Алексаняну о принятом решении, на его лице появилось выражение явного облегчения. А прозвучавшие слова: «Но я же был обязан предложить свою помощь», остались в памяти как очередное и безоговорочное свидетельство порядочности и мужества этого незабываемого человека.

Заручившись согласием Алексаняна, я попросил его прояснить мне некоторые моменты из деятельности ЮКОСа, а также предложил с моей помощью составить меморандум для ЕСПЧ, в связи с чем мы еще несколько раз встречались, списывались по Интернету или обменивались СМС-со-общениями. Некоторые его разъяснения очень помогли либо получить дополнительную информацию для выработки позиции защиты, либо вооружиться новыми аргументами. Вот как, к примеру, он пояснял необходимость использования в договорной работе термина «скважинная жидкость», которую представители обвинения неизменно связывали то с попытками уклониться от уплаты налогов, то с намерениями совершить хищения. Текст нашей беседы в этой части приводится с некоторыми сокращениями и основывается на ведении аудиозаписи с последующей расшифровкой:

«В. Алексанян:Скважинная жидкость – это технологический термин, который существует в литературе, он взят не с потолка. Нами он взят был потому, что находились люди, которые стали пытаться под предлогом надуманных долгов арестовывать нефть. И проблема состояла в том, что они стали арестовывать нефть таким образом, что фактически добычу нужно было останавливать. Это целая катастрофа, реальная угроза для компании. Была модной налоговая полиция, которая приходила и арестовывала, просто затерроризировали. Они реально приходили и говорили – месячный объем добычи мы сейчас должны скачать и отправить такой-то администрации. Значит, тут же проводят какие-то якобы торги, и все направляют какому-то своему левому контрагенту. Это реальный пример. А теперь, Вы говорите, должны…

К. Ривкин:В счет налоговой недоимки…

В. Алексанян:В счет налоговой недоимки, когда им разрешили. Они вот этим развлекались, поэтому вот эта вся скважинная жидкость и перепродажа на скважине третьему лицу, она была сделана, чтобы это прекратилось. Дальше, это исключительно юридический вопрос, который связан с тем, что между счетчиком, который считает, сколько нефти сдано в Транснефть, и между счетчиком на складе существует масса технологических звеньев, проходя через которые скважинная жидкость превращается в товарную нефть. Но нужно понимать, что налоги платились только с объемов той товарной нефти, которая соответствует ГОСТу, что эти показатели счетчиков снимались налоговой инспекцией.

Смысл в том, нужно было создать юридическую конструкцию, которая бы защищала объект права собственности от арестов. Смысл в чем того, что “Юганск” перепродавал сразу на скважине эту жидкость третьему лицу? – исключительно защититься от ареста. То есть, когда приходит кто-то арестовывать товарную нефть, она уже не юганская. Понимаете, грубо говоря, я привязал момент создания объекта и возникновение права собственности с момента его передачи, продажи. Поэтому были договоры на подготовку этой жидкости, чтобы превратить ее в товарную нефть, чтобы сохранить структуру себестоимости “Юганска”.