Леонтий Раковский - Суворов и Кутузов (сборник)

– Благодарствую, Евграф Федорович, – ответил Кутузов. – Мне предстоит весьма трудное поприще. Я противу Наполеона почти не воевал. Скажите же мне, голубчик, кто находится в штабе Барклая? Я ничего не знаю.

– Начальником штаба – Алексей Петрович Ермолов, обер-квартирмейстером – барон Толь.

– С Алексеем Петровичем я хорошо знаком. И Толю рад. Он выпущен из Первого кадетского корпуса. Он учился у меня. Способный юноша.

Комаровский, извинившись, что оставляет Михаила Илларионовича одного, пошел доложить о нем императору.

Михаил Илларионович не стал садиться: сядешь на минутку, а потом трудно подняться.

Комаровский тотчас же вернулся.

– Государь ждет вас: пожалуйста, ваша светлость! – сказал он.

Кутузов со шляпой в левой руке прошел бочком в следующую комнату. Это была приемная перед кабинетом царя. Она вся утопала в цветах.

Лакей с поклоном открыл перед ним большую дверь красного дерева с медными перекрещенными римскими мечами на филенках.

Михаил Илларионович вошел в большой, залитый вечерним солнцем кабинет. Александр Павлович стоял в дальнем углу кабинета за письменным столом. Кутузов подошел на три шага к столу, поклонился и стал ждать, что скажет царь.

Посмотреть на это красивое, женственно мягкое, пухлое лицо императора – можно подумать, что пред вами действительно ангел. Но как внешность не соответствовала внутренней сущности этого человека!

– Я нашел нужным поставить над всеми действующими армиями и ополчением единого главнокомандующего. Комитет, мною назначенный, избрал на этот пост вас, Михайло Ларионович. Я уже известил о моей воле всех командующих. Поезжайте немедля к армии. Я бы хотел, чтобы вы использовали опыт и знания генерала Беннигсена.

Император говорил. Румянец покрывал его щеки – разговор был ему неприятен, – но Александр прекрасно владел собой. Он как будто смотрел на Кутузова, однако Михаил Илларионович не мог не заметить: глаза царя не хотели встречаться с глазами Кутузова. Александр норовил смотреть только на правый, незрячий глаз Кутузова.

Император кончил и обернулся к окну, выставив вперед одно ухо, – собирался слушать ответные слова Кутузова.

Александр увильнул, прямо не сказал, что назначает Кутузова главнокомандующим. Он подчеркнул: комитет избрал Кутузова. А для конца, для завершения, Александр приберег все-таки горькую пилюлю: он приставил к Кутузову своего любимца Беннигсена. До сих пор Беннигсен интриговал против Барклая, а теперь, разумеется, будет строить козни против Кутузова.

«Погоди ж, я не останусь у тебя в долгу», – подумал Михаил Илларионович и спокойно ответил:

– Ваше императорское величество, у меня нет слов всеподданнейше выразить вам глубочайшую благодарность за то высокое доверие, которое вы всегда оказывали и оказываете в настоящий момент мне. Я не пощажу своей жизни, чтобы доказать свою сыновью преданность родине и вашему величеству, всемилостивейший государь.

Император молча наклонил голову: аудиенция окончена.

Это была только вынужденная, пустая формальность, а не разговор царя с главнокомандующим всеми вооруженными силами в грозную минуту.

Кутузов низко поклонился и пошел к выходу.

Александр медленно шел вслед за ним, делая вид, будто провожает гостя.

Кутузов уже подошел к двери, как вспомнил: «А на какие же средства я поеду? Дома одни долги…»

Он повернулся к императору. Александр стоял в двух шагах от него и уже смотрел во все глаза на Кутузова.

– Ваше императорское величество… От волнения, от беспредельного ко мне вашего благорасположения запамятовал… Осмелюсь просить ваше императорское величество о назначении мне денег на дорогу…

– Ах, денег? – переспросил император. Видно было, что у Александра гора свалилась с плеч – он ждал чего-то более неприятного. – Я жалую вам десять тысяч рублей.

– Премного благодарен, ваше императорское величество, – еще раз поклонился Кутузов и вышел из кабинета.

Улыбающийся Комаровский ждал в дежурной комнате.

– Ну, все в порядке? – спросил он так, чтобы только спросить. Иначе быть уже не могло: через руки Комаровского еще утром прошли рескрипты царя всем командующим армиями о назначении Кутузова.

– Да, дело решено: я – главнокомандующий, – скромно ответил Михаил Илларионович и, простившись, уехал домой.

Император не мог никак примириться с назначением Кутузова главнокомандующим: он ненавидел Кутузова, не верил в его полководческие таланты. Александр хотел, чтобы все знали, что он назначил Кутузова против своего желания. Он решил сказать обо всем Комаровскому: уже завтра весь Петербург будет знать об этом, а дня через три узнает и Москва.

Александр вошел в дежурную комнату и сказал Комаровскому:

– Я назначил Кутузова потому, что публика хотела его. Что касается меня, то я умываю руки!

Эту же мысль он повторил в письме, которое час спустя написал своей любимой сестре Екатерине Павловне:

«Я нашел, что настроение здесь хуже, чем в Москве и провинции: сильное озлобление против военного министра, который, нужно сознаться, сам тому способствует своим нерешительным образом действий и беспорядочностью, с которой ведет свое дело. Ссора с Багратионом до того усилилась и разрослась, что я был вынужден, изложив все обстоятельства небольшому, нарочно собранному мной для этой цели комитету, назначить главнокомандующего всеми армиями; взвесив все основательно, остановились на Кутузове, как на старейшем… Вообще Кутузов пользуется большой любовью у широких кругов населения здесь и в Москве».

Болезненно самолюбивый, дороживший именем полководца, каким он никогда не был, Александр постарался заранее предупредить всех: он не хотел, но вынужден назначить Кутузова, и во всем том, что произойдет вследствие этого назначения, он, император Александр, будет совершенно неповинен!

Михаил Илларионович решил за пятницу и субботу подготовиться к отъезду, с тем чтобы утром в воскресенье 11 августа тронуться в путь-дорогу.

В пятницу он сдавал дела по командованию Нарвским укрепленным районом и Петербургскому ополчению. За этим занятием пролетел весь день. Михаил Илларионович освободился только в семь часов пополудни. Он еще не обедал, и можно было бы, кажется, ехать домой и отдыхать после трудов праведных, но с новым назначением, как бывало у Михаила Илларионовича всегда, проснулась энергия, которая так поразила на Дунае более молодых генералов вроде Ланжерона.

Кутузов уже думал о русской армии вообще, об отпоре Наполеону.

Возвращаясь из Новой Голландии домой, он по дороге заехал в военное министерство расспросить Горчакова о резервах.

Михаил Илларионович не знал точной численности ни своей армии, ни армии Наполеона, но понимал, что силы Наполеона, собравшего войска из всей Европы, в несколько раз больше русских. Кутузов хотел знать, на какое прибавление он может в ближайшее время рассчитывать.