Грэм Робб - Жизнь Бальзака

Если наша догадка верна, что же у них произошло? Вырисовывается смутный и противоречивый портрет «Луизы», который предполагает, что Бальзак, возможно, был прав, желая сохранить тайну. Может быть, он даже узнал о ней нечто неприятное: повесть «Фачино Кане» была посвящена «Луизе, с нежной благодарностью», но затем, спустя какое-то время после ноября 1844 г., Бальзак без всякого очевидного повода вычеркнул посвящение. Прежде чем предположить, что это могла быть за причина, вот еще две догадки, которые стоит рассмотреть. Одна – просто курьез: в отличие от остальных женщин, которые писали Бальзаку анонимные письма, «Луиза» практически ничего не знала о его произведениях. Второй догадкой мы обязаны хорошо развитой интуиции самого Бальзака.

Из ее единственного сохранившегося письма можно сделать вывод, что Бальзак подозревал: «Луиза» не сама сочиняет свои письма; ей кто-то помогает: «Почему вы спрашиваете меня о подруге? Я не прячусь ни за какой подругой… Вы совершенно правы, что доверяете мне: никогда не обладали вы таким сердцем, как мое… Увы! вы не знаете этого сердца, которое отдает себя вам, но не может прийти к вам. И все же вам известно, что я по природе добродетельна и по-настоящему, от всей души, почитаю вас. Если то, что вы пишете в конце, правда и вы по-прежнему сильно верите в меня, несмотря ни на что, я благодарю вас за то, что вы отдаете мне должное… Я искренне люблю вас, когда вы такой».

Бальзак заметил противоречие в письмах «Луизы»: сочетание опыта и невинности, неловкость в подборе выражений – и вместе с тем вполне литературный стиль и грамотность. Если Луиза – Атала Бошен, возможно, ее тщеславная мать, которая толкнула дочь на сцену, когда та была еще ребенком, играла роль ее наставницы в то время, как Атала сблизилась с Фредериком Леметром, и диктовала ей письма. Возможно, мать решила, что знаменитый писатель, который столь великодушно пригласил актеров в дорогой ресторан, станет хорошим «покровителем». Атала сумеет воспользоваться своим умением сыграть «даму из общества». Как напоминает девочка в последних главах «Кузины Бетты», такого рода отношения матери и дочери вовсе не были чем-то необычным; возможно, не случайно Бальзак в 1846 г. назвал свою героиню Аталой – «женским шедевром в грязи проституции» 819.

Еще одно предположение. Возможно, Атала и ее мать надеялись приобрести ценные автографы. В 1851 г. «Мода» готова была заплатить за письма 3000 франков. Не исключено, что мать и дочь готовы были заняться популярным преступным бизнесом того времени: шантажом. Последнее предположение объясняет, почему Атала взялась переписываться с Бальзаком, не читая его произведений. В таком случае подтверждались бы худшие опасения Бальзака об актрисах. Во второй части «Утраченных иллюзий» они показаны почти проститутками, жертвами, достойными жалости, но вместе с тем опасными объектами фантазии 820. Здесь Бальзак напоминает одного из своих провинциальных буржуа или теолога-консерватора. Следует, впрочем, заметить, что его актрисы со сломанными судьбами определенно правдивее неземных созданий Готье и Нерваля.

Ни одна из наших догадок не является окончательной, хотя приятно было бы думать, что Бальзак переписывался и делился замыслами с собственным персонажем: в «Отце Горио» Викторина Тайфер – невинная молодая девушка, которая влюбляется в Растиньяка.

По иронии судьбы, сам Бальзак просил «Луизу» не раскрывать своего подлинного имени. Она тешила его воображение, служила прибежищем от мира контрактов и долгов. Кроме того, после того как выяснилось, что Эвелина не совсем соответствует идеалу, «Луиза» играла для него роль призрака г-жи де Берни, восставшего из туманных писем незнакомки. Правда, сама г-жа де Берни была для Бальзака не столько женщиной из плоти и крови, сколько символом. Поиски истины сочетались в Бальзаке с необходимостью фантазировать; его угнетало не только финансовое поражение и даже не его «утраченные иллюзии» – «предательство» Сандо и Верде, – сколько уменьшающаяся возможность управлять и распоряжаться ими. «Мне кажется, что все мои иллюзии образуют одно целое», – заметил он в 1834 г. 821А если все его иллюзии так замечательно подходили друг другу, разве они не были идентичны реальности? Деньги служили лишь признаком другой, беспорядочной Вселенной, которая угрожала нарушить границы его мира. «И вот я сижу в кабинете, – писал он Луизе, – как корабль на зимовке». «Верьте в талант, но не считайте творца равным своему таланту. Такое бывает лишь в исключительных случаях». «Вот почему я ни во что не верю – хотя я всегда готов поверить, – и вот почему я прошу вас сохранять свои иллюзии, не делая далее ни шага» 822.

Через несколько месяцев после последнего письма к Луизе Бальзак на время поселился в Севре, убедив своего зятя подписать договор аренды. Там он прятался от кредиторов и созерцал свои новые владения. Раньше он не был владельцем недвижимости; новизна подхлестывала его воображение, как стопа чистой писчей бумаги. Первоначально он собирался обрести в «Ле Жарди» мир и покой, в чем едва не преуспел. Когда знакомые собирались к нему в гости и спрашивали дорогу, Бальзак отвечал: «Спросите любого на станции Жарди». Однако немногим удавалось найти владения Бальзака с первой попытки. И не потому, как утверждал его молодой друг, писатель и журналист Леон Гозлан, что настоящий Жарди расположен в другом месте, а потому, что ехидные местные жители имели привычку называть приобретение «виноградником г-на де Бальзака» 823.

Когда гости, наконец, прибывали на место, они утыкались в двойные ворота у подножия крутого холма неподалеку от станции. На воротах висели колокольчик и черная мраморная табличка с названием «Ле Жарди». Ворота открывались, и изумленные гости оказывались на строительной площадке. На вершине холма виднелся остов того, что, как надеялся Бальзак, станет его домом на следующие десять лет. Имелись также мрачного вида сооружения, утопавшие в море грязи, – сараи, конюшня, домик для супругов Висконти и домик для пожилой четы, г-на и г-жи Брюэтт, которые служили семье Бальзак еще в Вильпаризи. Иными словами, у Бальзака появился садовник с «говорящей» фамилией – Brouette в переводе означает «тачка». Все выглядело совершенно невероятно. Когда Фредерика Леметра повезли на экскурсию во владения Бальзака, он взял с собой два камня, которые подкладывал под ноги, чтобы не соскальзывать с холма 824. Трудности гостей, образно выражаясь, не трогали Бальзака. Перед его глазами вставала совсем иная картина: «…в клематисах и других вьющихся растениях будет красоваться насос, красивый колодец… тишина… и еще 45 тысяч франков долга!» 825Он решил выращивать овощи, а конюшню превратить в коровник и снабжать молочными продуктами окрестные деревни 826. В имении появятся пруд и оросительная система 827. Он сам будет делать вино и завалит рынок ананасами, продавая их за четверть обычной цены. Мысль об ананасах пришла ему в голову холодной зимой 1837 г., когда в чернильнице замерзали чернила. Готье вспоминает, как слушал эти прожекты: «100 тысяч ананасов уже распускают свои зазубренные плюмажи над золотистыми конусами под огромными хрустальными куполами; он видел их, он обонял их тропический аромат, и его ноздри подрагивали от волнения; и даже когда он опирался о подоконник и смотрел, как на склоны окрестных холмов падает снег, мечта не исчезала» 828. Правда, и явью не становилась. И все же, с приходом железной дороги и загородных домиков, которые богатые парижане начинали строить в Севре и Виль-д’Авре, «Ле Жарди» должно было стать превосходным вложением капитала 829.