Грэм Робб - Жизнь Бальзака

«– Бальтазар, скажите, пожалуйста, что вы ищете?

– Бедное мое дитя, ты не поймешь ни слова.

– Неужели не пойму?.. Ха! Милый мой, я вот уже почти четыре месяца изучаю химию, так что могу поддерживать с тобой беседу. Я прочла Форкроя, Лавуазье, Шапталя, Нолле, Руэлля, Бертолета, Гей-Люссака, Спалланцани, Левенгука, Гальвани, Вольта… в сущности, все книги, какие есть в науке, которую ты боготворишь. Ну же, теперь ты можешь открыть мне свои тайны» 851.

Для человека, который почти ничего не понимал в химии до того, как приступить к роману, Бальзак проделал огромную работу. Некоторые описанные или придуманные им опыты начали проводить лишь несколько лет спустя после выхода романа 852.

Один особенно живописный эксперимент подразумевает использование солнечной энергии 853.

Логическим продолжением романов Бальзака служат его «дом на холме из грязи» и экспедиция, в которую он собирался отправиться. В его поисках угадываются неисправимый оптимизм и здоровая склонность преодолевать невежество. Подобно своему отцу, он отказывался следовать установленным обычаям или верить, что можно быть по природе невеждой хоть в чем-то. Когда редактор «Ревю э Газетт Мюзикаль» спросил, что случилось с его «философским изучением» музыки, «Гамбара», Бальзак ответил одним из своих очаровательных, обезоруживающих писем – длинным отчетом о своих музыкальных изысканиях, опубликованных в «Ревю» благодарным редактором 854. В нем Бальзак подает свои музыкальные исследования в социополитическом свете, объясняя, что до романа «Гамбара» он был «ненормально невежествен в музыкальной технике». Его познания, продолжал он, были сугубо эмоциональными, кульминацией для него служила Пятая симфония Бетховена – «единственного человека, вызывавшего мою зависть» 855. Вместо того чтобы и дальше упиваться своим невежеством, он запретил себе думать, что оценить искусство должным образом способны только «специалисты», и добавил: «Я всегда буду принадлежать к той неисправимой и мятежной партии, которая выступает за свободу глаза и уха в республике искусств». Революционный образ оказался вполне уместен. Бальзак по-прежнему оставался тщеславным буржуа, который наслаждался свободомыслием. Свободу слова следовало охранять, как крепость, но, как только он откладывал рукопись в сторону, вернуться к ней оказывалось трудно. Затем он жаловался своему адресату на бесконечную борьбу за выживание, на «порабощение» писательством и на невозможность судить о произведении, которое он только что завершил, и радоваться ему.

Именно в 1838 г. Бальзак решил направить часть своей неуемной энергии в русло коммерции и промышленности. В этих сферах имелась, по крайней мере, надежная основа для оценки (деньги). Деньги сулили конец всем его трудностям. То есть всем, кроме одной: какой замысел выбрать. Планы, которые он строил, можно разделить на две категории, и обе не связаны с литературой. К первой категории относятся практические идеи, которые он никогда всерьез не собирался воплощать в жизнь, ко второй – непрактичные идеи, которые он воплощал.

К первым можно причислить его планы, связанные с «Ле Жарди»: молочные продукты, вино, ананасы и еще кое-что, названное Виктором Гюго «золотым дном». Бальзак раскопал старинный закон, согласно которому все жители коммуны должны были складывать отходы у подножия старого ореха, который, как оказалось, находится на его земле. Гигантская куча навоза будет расти, и Бальзак станет продавать навоз местным фермерам 856. Позже Гюго посвятил целую часть «Отверженных» «золоту, которое являет собой навоз» 857. Сегодня в Виль-д’Авре, на углу Авеню де Жарди, по бальзаковскому стечению обстоятельств, красуется вывеска: «Défense de déposer des ordures» («Складывать мусор воспрещается»). Возможно, когда он мечтал разбогатеть на навозе, в нем проснулся крестьянин. А гены с материнской стороны подсказали мысль об открытии магазина на одном из центральных бульваров. Он стал бы поставщиком колониальных товаров. Вывеска гласила бы: «HONORÉ DE BALZAC, GROCER» («Оноре де Бальзак, бакалейщик»). Многие заходили бы в его лавку только для того, чтобы полюбоваться, как знаменитый писатель в фартуке обслуживает покупателей 858. По одной версии, Жорж Санд должна была служить у него продавщицей, Готье жарил бы кофе, а Нерваль отвешивал сахар 859. Поскольку «бакалейщик» служил культурной антитезой «художнику», в его замысле прослеживается доля здорового цинизма. «Одно из лучших выражений современного общества» – вот как он определял данный вид в 1840 г., когда написал статью для «Портретов французов» 860. Фантазии Бальзака необычно поучительны. Брезжил золотой век лавочников, и почти жаль, что он так и не воплотил свой замысел в жизнь. В нем сочетались азартный игрок и актер, хотя он проявлял упорное равнодушие к природе продуктов для продажи, будь то экзотический плод или удобрение, которое часто требуется для того, чтобы добиться успеха в делах. Впрочем, о последнем Бальзак знал. «Если бы последние десять лет я торговал бакалеей, – уверял он Эвелину в 1843 г., – я теперь был бы миллионером» 861.

Еще один замысел, связанный с «Ле Жарди», звучит на удивление современно и доказывает, что пророческий дар Бальзака действовал не только в его романах. Знаменитый поезд Париж– Версаль оказался очень медленным видом транспорта (Бальзак ранее надеялся, что поезд сумеет доставить его в столицу за десять минут 862, что невозможно даже в наши дни), да и омнибусы были не лучше. Он написал директору транспортной компании, возражая против отмены рейса в 5:10 на Париж; он подробно доказал, сколько денег может компания получить с людей, которые желали бы поужинать или сходить в театр в столице. Цене билетов следует позволить упасть ниже психологического барьера в 1 франк. Глядя вперед, он указал, что «чем больше рейсов у вас будет из Севра и Виль-д’Авре, тем больше людей захотят там жить» 863. Подобно преуспевающим банкирам и промышленникам из «Человеческой комедии», Бальзак сознавал – особенно когда строил планы для других, – что деловое начинание должно совпадать с приливом истории.

Он предпринимал сходные попытки улучшить средства сообщения, когда хотел распространить свое влияние за границу. Однажды он придумал, как монополизировать мир искусства. Необходимо основать компанию, которая будет скупать все шедевры, выпускаемые на рынок. Бальзак затем начнет предлагать их европейским странам и продавать тому, кто предложит наивысшую цену. Позже он пробовал осуществить свой план 864. В наши дни, когда подобные сделки стали делом привычным, снисходительные улыбки первых биографов Бальзака кажутся неуместными. В его письмах щедро рассыпаны великие замыслы и мешки с деньгами. Их легко считать их фантазиями; но Бальзак обладал острым чутьем на все новое и выгодное. «Передайте г-ну Ганскому: как мне кажется, я придумал, как выращивать в России марену красильную, – написал он в ноябре 1837 г. – Мое предложение должно его растормошить». Марену выращивали ради корня, из которого получали красную краску. Ею часто красили военную форму, а одной из главных отраслей промышленности в Киеве было производство шерсти для нужд русской армии. К тому времени, как Бальзак приехал на Украину, краску стали производить химическим путем. Тогда он придумал, как использовать огромные запасы древесины возле имения Броды, принадлежавшего зятю Эвелины Ганской. Лес следовало продавать на производство спальных вагонов для французских железных дорог, акции которых купил Бальзак 865.