Грэм Робб - Жизнь Бальзака

За полгода до того в Марселе свирепствовала холера, и в Аяччо его поместили в карантин с 23 марта по 4 апреля. Делать там было нечего, кроме как есть, смотреть на море и снова есть. «Скука впервые в жизни охватила меня, и как раз в то время, когда я впервые узрел настоящую глушь». Незадолго до экспедиции Жорж Санд познакомила его с курением кальяна 879, и Бальзак жалел, что не захватил его с собой. «Здесь нет ни читален, ни проституток, ни дешевых театров, ни общества, ни газет, ничего из той грязи, которая выдает присутствие цивилизации». Дети роятся на улицах, как мошкара; женщины подозрительно относятся к иностранцам, а «мужчины целый день расхаживают туда-сюда и курят – невероятная праздность… крайняя бедность и крайнее невежество по поводу того, что творится в мире». «Я одевался как нищий, а выглядел как лорд».

Письмо из Аяччо позволяет увидеть Бальзака в незнакомом окружении, вынужденного справляться с неведомым ему доселе состоянием – скукой, результатом вынужденного безделья. Без романов, служивших бы тормозом, его мысли скачут вперед: «Не смею сесть за работу, так как могу уехать отсюда в любую минуту. Положение – прямая противоположность моей решительной, активной натуре. Я ходил осматривать дом, где родился Наполеон; это жалкая лачуга. Зато теперь я смело могу исправить несколько распространенных заблуждений. Его отец был очень богатым землевладельцем, а вовсе не судебным исполнителем, как утверждают лживые биографы».

Видимо, последнее обстоятельство обрадовало Бальзака: у Наполеона старт в жизни оказался легче, чем у его литературного преемника.

Первые впечатления Бальзака о «первобытной» земле вполне предсказуемы: он никогда не был больше парижанином (и меньше романтиком), чем когда сталкивался с неиспорченной дикостью. Корсику он счел «одним из красивейших мест на свете», но вся красота острова пропадала зря: «леса и недра скрывают несметные богатства, о которых ничего не известно. Вероятно, здесь можно добывать ценнейший мрамор, уголь и минералы, но никто не изучал местность из-за многочисленных опасностей».

Правда, в не испорченной цивилизацией «дикости» имелись свои положительные стороны. Никто не знал, где находится Бальзак, до тех пор, пока один студент-юрист не узнал его и не напечатал статью в местной газете 880. («Увы! Какая досада! Я больше не могу ничего делать, ни хорошего, ни дурного, без того, чтобы об этом стало известно!») Кроме того, на острове имелась жалкая библиотека, в которой Бальзак прочел три романа Ричардсона за три дня (он нашел их «глупыми и скучными», кроме «Клариссы Харлоу», которую он уже читал прежде), и французский гарнизон. Через тридцать четыре года один из офицеров вспоминал случай, о котором Бальзак из скромности забыл упомянуть в письме Эвелине. Ему были свойственны нерассуждающее великодушие и мужество, свойства, которые во многом притуплялись мутной парижской атмосферой.

«Как же повезло лейтенантам Тринадцатого полка! Бальзак ел с ними за одним столом, разговаривал с ними и занимал их своей неистощимой живостью, своими остроумными и яркими рассказами… В первый раз я увидел его однажды на рассвете, когда, побуждаемый пылом и состраданием, он выбежал на Пляс дю Диамант, чтобы спасти осла, на которого нападали более тридцати мастифов. Бедное животное бежало, а за ним гнались гнусные псы, готовые разорвать его на куски. И вдруг Бальзак решительно бросился в самую середину своры. Собаки, удивленные прибытием подкрепления… обернулись против спасителя своей жертвы. Я подоспел как раз вовремя, замахнулся саблей и, в свою очередь, спас ученого романиста. Что за зрелище! Похоже, я выглядел угрожающе, потому что Бальзак, со свойственным ему чувством юмора, долго и громко смеялся, когда увидел меня, а потом внимательно меня осмотрел. Наши лающие друзья бежали, и мы поздравили друг друга с победой. Какая красивая была у Бальзака голова, покрытая шапочкой из пурпурного бархата! Какие доброта и ум светились в его больших, широко раскрытых глазах, безмятежных, как глаза ребенка! Как неряшливо и скромно выглядел он, сын и наследник королевского секретаря… но, когда он того желал, он снова обретал достоинство, целеустремленность и аристократизм!» 881

Первая опасность миновала, но за ней последовали другие. В порту ходили слухи о многочисленных кораблекрушениях в открытом море. Бальзак решил не ждать и отплыл на судне, которое отправлялось в Африку на добычу кораллов. Это было безопаснее, чем пересекать Корсику по суше. Пять дней «отвратительного рыбного супа», из-за шторма еще пять дней на рейде вблизи Альгеро, города на северо-западе Сардинии (снова карантин): «Мне пришлось спать на палубе и кормить мух, которых на Сардинии великое множество». Бальзак прибыл на остров своих грез без инструментов, без знакомых, без разрешения на производство горных работ. Кроме того, он почти не знал итальянского. С палубы он вглядывался в берег: «Вот где начинается Африка! Я вижу оборванных островитян, голых и темнокожих, как эфиопы».

То, что произошло с ним потом, не вполне ясно. Положившись, к несчастью, на местную интеллигенцию, Бальзак как будто отправился в путь верхом в горы Аргеньтеры на северо-западе Сардинии; затем, взяв образцы пород, он вернулся в Альгеро. Очевидно, его охватила серебряная лихорадка, потому что он немедленно снова отправился в глубь острова. На подобные путешествия отваживались очень немногие, включая местных жителей. Отчет об экспедиции Бальзака важен не просто как исторический документ, но и как доказательство, что ставкой в рискованном предприятии была его жизнь: «Я только что пересек всю Сардинию и увидел много того, что вы слышали о гуронах и Полинезии. Здесь царит совершенная дикость. Местные жители – настоящие варвары, никакого сельского хозяйства… повсюду козлы щиплют бутоны; трава вырастает по пояс. Я, который четыре года не ездил верхом, просиживал в седле от семнадцати до восемнадцати часов зараз, не видя человеческого жилья. В девственных лесах приходилось то и дело склоняться к самому седлу, чтобы не расстаться с жизнью. Нам часто приходилось ехать по берегам рек, заросших виноградными лозами. А ветки местных деревьев способны выколоть неосторожному путнику глаз, выбить зубы и разбить голову. Здесь растут гигантские каменные дубы, пробковые дубы, лавры, папоротники в тридцать футов высотой. И нечего есть».

Возможно, в ходе своей экспедиции Бальзак добрался до Иглесиаса на юго-западе и до древних рудников Домус-Новас. Вернувшись в Альгеро, он вскоре снова уехал в Сассари, где за два месяца до того наладили почтовое сообщение с Кальяри. В карете он проехал посередине острова по новой дороге, которая, как он чуть позже сообщил в «Баламутке», делает огромную петлю, потому что дикари Бонорвы убили одного кучера выстрелом в голову 882. «То же самое повсюду. В одном округе пекут ужасный хлеб, размалывая в муку желуди каменного дуба и смешивая их с глиной, – и это совсем рядом с прекрасной Италией! И мужчины, и женщины ходят голые; они лишь прикрывают свои гениталии кусками дырявой материи… Повсюду целина – в самой плодородной стране на свете. И посреди этой глубокой, неисцелимой нужды есть деревни, где жители щеголяют в костюмах поразительной роскоши».