Евгений Балабин - Далекое и близкое, старое и новое

От М.М. Алфераки я поехал в Ярославль, где у своих родителей все это время жила моя жена.

5 ноября мы приехали в Петербург.

6 декабря 1912 года я награжден орденом Святого Станислава 2-й степени.

25 апреля 1913 года я назначен командующим сотней Его Величества, а 24 июля Высочайшим приказом я утвержден командиром сотни Его Величества.

С 30 сентября по 8 октября я временно командовал полком и одновременно замещал заведующего хозяйством.

Лето 1913 года мы всей семьей провели на берегу Азовского моря в станице Новониколаевской Таганрогского округа. Мы сняли дом с фруктовым садом на высоком обрывистом берегу Азовского моря.

С 29 июня я каждый день бывал на охоте, а до 29-го ездил на север Донской области, где недалеко от станции Тарасовка надо было продолжить контракт с арендаторами. Главный арендатор, здоровый, крепкий старик 60 лет с белой бородой до пояса, его 40-летний сын с такой же длинной черной бородой и 20-летний внук тоже с длинной бородой. Обойдя участок, вошли в их хату, чтобы подписать контракт. Я торопился, чтобы не опоздать на поезд, а этот 40-летний вышел из хаты. Я говорю: «Ну зачем же он вышел – я тороплюсь». – «А малой, должно, покурить пошел». – «Ну курил бы здесь». – «Как? При мне? Он этого не смеет». Вот патриархальность. Ведь «малому» 40 лет.

В станице Новониколаевской я познакомился с есаулом Николаем Иовичем Гриневым, страстным охотником. И станица Новониколаевская выбрана была местом для отпуска после того, как прочитал в охотничьем журнале его статьи об охоте в их станице. С ним мы все время охотились. Приезжал к нам из Темрюка кубанец Назаров, член Государственной думы, очень симпатичный, тоже страстный охотник и прекрасный стрелок, как и Гринев. Иногда они охотились на перепелов, а я больше любил сидеть у воды и стрелять пролетающих мимо меня уток и куликов. Как-то я сидел, ожидая перелета птиц, и задумался: «Как хорошо здесь. Великолепный воздух, солнышко, зелень, поют птички, тепло, уютно... Через десять дней я буду в Петербурге. Как там все не похоже на здешнее. Не так живут люди, как следовало бы. Все исковеркали, все испортили. Интриги, обман, сплетни, все показное, натянутое, неискреннее...»

Долго смотрел я на море и любовался им. Ветер затих, садилось солнце. Море приняло розовый цвет. Вдали плавали утки, с криком пролетали чайки... Где-то вдали разговаривали казарки... Так хорошо, что, кажется, никогда бы не ушел отсюда, а смотрел бы и слушал без конца...

Там же, в Новониколаевской станице, познакомился с рыбником Василием Прокофьевичем. Он иногда приглашал меня с женой к себе и угощал замечательным балыком, какого не найти в продаже. Между прочим он спросил: «Правда ли, что в Петербурге рыбу надо есть только одним ножом?» – «Не ножом, а только одной вилкой». Он даже откинулся на спинку стула: «Ну, уж это я совсем не понимаю».

Чтобы отблагодарить его, мы пригласили его к себе на ужин, и жена особенно старалась над провансалем. Так этот рыбник ни за что не захотел и попробовать его. «Я, – говорит, – боюсь есть ваши петербургские кушанья».

Старшей моей дочери Ольге было тогда пять лет. Я говорю жене: «Надо бы Лялю уже молитвам учить». – «А я знаю», – говорит Ляля. «Что же ты знаешь?» – «У Василия Прокофьевича в носу противно». – «Что ты глупости говоришь? Откуда это у тебя?» – «А так няня молится». Позвали няню. Няня говорит, что ничего подобного она никогда не говорила. «Какие молитвы вы читаете?» Оказалось, что в молитве «Спаси Господи» слова «На сопротивные даруя» ребенок перевернул по-своему.

Наше офицерское собрание выписывало балык от Василия Прокофьевича.

Во время Великой войны один раз Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич обедал у нас в офицерском собрании. Ему так понравился этот балык, что мы все, что у нас было, отнесли к нему в вагон. Я сообщил об этом Василию Прокофьевичу.

У есаула Гринева был сын во 2-м классе кадетского корпуса в Новочеркасске. Этот сын бежал из корпуса и объявил отцу, что ни за что в корпус не возвратится, а хочет быть моряком. «Лучше быть хорошим моряком, чем плохим офицером». Чтобы пропала у мальчика охота быть моряком, Николай Иович дождался, когда на море был страшный шторм, сел с сыном на пароход, чтобы от Кривой косы доехать до Мариуполя, а в Азовском море штормы хуже, чем в океане. Шторм был действительно ужасный. Николай Иович страшно страдал. Не только пассажиры, но и матросы лежали вповалку – один сын Гринева с разгоревшимися глазами как ни в чем не бывало бегал по пароходу и старался всем помочь, так что пришлось все-таки отдать его в мореходные классы.

Барышней моя жена с родителями проехала из Одессы во Владивосток и обратно, потом на юг Франции, в Ниццу, и ее не укачивало. А пароход несколько часов из Таганрога до Кривой косы к станице Новониколаевской так ее укачал, что она ни за что не захотела возвращаться морем, и мы по окончании отпуска из станицы до Таганрога ехали на лошадях.

С 1906 года я стал охотиться и в Петербурге. Записался в Императорское охотничье общество, арендующее земли у Красного Села и леса между станциями Пено [36]и Охват [37]в Тверской губернии... Сам я арендовал небольшой участок земли по Балтийской железной дороге, куда ездил со своим постоянным компаньоном Александром Петровичем Бармасовым. А.П. Бармасов поступил в полк седельным мастером и, окончив службу, остался в полку электротехником. Охота на Ладожском озере была только осенью. У Шлиссельбурга, то есть у истока Невы, Ладожское озеро имеет очень быстрое течение, и выбраться из озера может только очень сильный и опытный гребец. В истоке Невы, на огромной скале, стоит Шлиссельбургская крепость. За этой крепостью и начинается охота. Обыкновенно мы выезжали из Петербурга вечером по узкоколейной железной дороге до станции Шереметьевка. На лодке переезжали Неву и ночевали в Шлиссельбурге, в гостинице «Орешек». С рассветом выезжали на лодках в озеро и охотились на уток, которые при северо-западном ветре скоплялись у Шлиссельбурга. Чем больше было лодок, тем удачнее была охота. При благоприятной погоде в праздник иногда выезжало на озеро больше ста лодок. Стрельба была очень трудная, так как при сильном ветре лодку качало страшно.

Очень трудна и опасна была переправа на лодке через Неву у Шлиссельбургской крепости. Могучее течение несло лодку вниз. Ехать надо было версты три вверх по реке вдоль берега и потом переваливать через реку. Ночь, темно, плохо видны заколы, обозначающие фарватер реки. Лодка несется со страшной быстротой, и ею почти невозможно управлять. Один раз, 24 октября 1906 года, нас встретил наш лодочник Иван Кривой в очень нетрезвом виде. С бешеной скоростью мы несемся прямо на заколы. Иван изо всех сил работает веслами, но ничего не может поделать. Кажется, еще несколько минут, и мы, налетев на закол, разобьемся вдребезги – никто не сможет нам помочь. Ехавший с нами купец пытается управлять и то и дело кричит Ивану: «Правый, левый, греби тем веслом, смотри направо!» – ничто не помогает, и мы в ужасе несемся на заколы, но Бог спасает нас. Каким-то чудом мы проносимся на несколько вершков от заколов и остаемся живы. Все мы притихли и сидим под впечатлением пережитого. Только в первом часу ночи мы прибыли в гостиницу «Орешек».