Владимир Шубин - Горячая «холодная война»: Юг Африки (1960-1990 гг.)

Десять лет спустя, в 1998 г. Фидель Кастро так критиковал действия наших военных: «Советники… думали, что они ведут битву за Берлин под командованием маршала Жукова, с тысячами танков и 40 000 орудий. Они не понимали и не могли понять проблемы «третьего мира», обстановку, в котором велась борьба, и тип войны, которую нужно было вести в этой обстановке» [556].

И с этими словами согласиться трудно. Напротив, советские офицеры (по крайней мере, многие из них) могли понять и хорошо понимали «проблемы третьего мира», поскольку сами, зачастую непосредственно, участвовали в десятках конфликтов там, включая войну в Афганистане. Более того, в середине 1980-х гг. было принято решение, по которому по крайней мере 30 % наших офицеров направлялись в Анголу, имея опыт войны в Афганистане.

Это не означает, конечно, что не было совершено ошибок. Возможно, что часть офицеров, прибывших из «обычных» войск, были более знакомы с тактикой боя регулярных войск, чем с противопартизан-скими, а лучше сказать – противобандитскими действиями. Что же касается танков и орудий, то сам Кастро говорил позднее, что под его командованием на Юге Анголы было сосредоточено 1 тыс. танков, 1 600 зенитных установок и артиллерийских орудий, 1 тыс. бронемашин. И когда десятки тысяч кубинцев с этим вооружением начали продвижение на юг вместе с ангольцами и бойцами СВАПО, это было ничем иным, как операцией регулярных войск [557].

Хорхе Рискет пишет: «Учитывая, что между Горбачевым и Рейганом в самом ближайшем будущем должны были быть подписаны соглашения о разрядке в ядерной области, направление еще 20 000 человек в Анголу могло показаться противоречивым. Но положение требовало этого. В начале декабря начальник Генерального штаба дивизионный генерал Улиссес Росалес дель Торо сообщил в Москве [о направлении войск] маршалу Ахромиеневу [Ахромееву]. Со своей стороны, поскольку я принимал участие как представитель Коммунистической партии Кубы в съезде Французской коммунистической партии, где советскую делегацию возглавляло второе лицо – Игорь [Егор] Лигачев, мне было поручено официально информировать КПСС. В конце [разговора], после того, как он задал несколько вопросов, Лигачев сказал мне: «Вы не консультируетесь,

Вы информируете», хлопнув меня по ноге, смягчая этим жестом свою критику» [558].

Лигачев, несомненно, был прав. Консультироваться – не значит подчиняться, и настоящие союзники просто обязаны консультироваться друг с другом. Но в любом случае было бы наивно думать, что ко времени встречи в Париже, две недели спустя после того, как Рискет сообщил ангольцам о направлении подкреплений с Кубы, советское руководство не знало об этом.

Важнее, однако, то, что эти действия Гаваны не были восприняты в Москве негативно, по крайней мере, теми, кто непосредственно занимался Югом Африки. А. Л. Адамишин, заместитель министра иностранных дел, ответственный за отношения с Африкой (а МИД традиционно был более «осторожным», чем Международный отдел ЦК), отмечает в своих мемуарах, что на его встрече с Честером Крокером в Лиссабоне 18 мая 1988 г, тот был озабочен «продолжавшимся продвижением кубинцев к границе с Намибией». Крокер был заинтересован в прекращении этой «опасной игры». Однако у Москвы были другие интересы: «…не препятствовать, даже всячески помогать, но следить, чтобы она не вышла из-под контроля» [559].

Рискет далее пишет: «Было более чем когда очевидно [к маю 1988 г.], что военная ситуация заставила южноафриканцев согласиться с решением, которое позволило бы избежать достижения освобождения Намибии через войну» [560]. Адамишин по существу подтверждает это: «Была у нас и закрытая договоренность с кубинцами насчет того, что они не будут переходить границу с Намибией. Но – что тоже было условлено – нет резона заявлять об этом во всеуслышание» [561].

Ричард Блумфилд, бывший американский дипломат, в его в целом трезвом анализе ситуации в Анголе (что нечасто встречается у западных исследователей) писал в 1988 г., до завершения переговоров о политическом урегулировании на Юго-Западе Африки: «Ирония состоит в том, что если урегулирование, организованное США, будет достигнуто, то в большой степени это будет благодаря боевым возможностям тех самых кубинских сил, которые США долгое время считали главным препятствием для такого соглашения, и решению Советского Союза, что Ангола, в конце концов, не является таким уж стратегическим призом» [562]. Он прав в первом случае, но не во втором, например, архивные документы показывают, что 7 февраля 1989 г. Политбюро ЦК обсуждало «дополнительные меры» с целью не допустить ослабления обороноспособности Анголы при выводе из страны кубинских ВОЙСК [563].

Итак, повлияла ли «холодная война» на развитие событий в Анголе? Несомненно. Уже после ее окончания, в 1995 г., Жозе Эдуарду душ Сантуш завил: «Сверхдержавы времен холодной войны, которые в свое время использовали наши разногласия в их прокси-боях, теперь пытаются забыть свои старые разногласия. Но они не должны забывать свои старые обязательства. Мы теперь рассматриваем их как своих партнеров» [564]. Однако период «холодной войны» и иностранной интервенции в Анголе не может рассматриваться как «прокси-бои» между СССР и США. Конечно, тесные связи между Луандой и Москвой вызывали беспокойство у Вашингтона и его союзников. Я скорее бы поддержал более раннее заявление Ико Каррейры, который в мае 1976 г. сказал: «Нам нужно понять, что наш социалистический выбор поставил нас в конфронтацию с империализмом, и империализм будет использовать все средства для борьбы с нами, от саботажа до снабжения небольших вооруженных групп [а позднее – и крупных], пытаясь вызвать нестабильность среди нашего народа» [565].

Неудача САДФ под Куито-Куанавале и продвижение кубинских, ангольских и сваповских войск к намибийской границе создали благоприятную атмосферу для завершения переговоров о так называемом «анголо-намибийском урегулировании» на условиях, приемлемых для Луанды и Гаваны и подписания в декабре 1988 г. соглашений в Нью-Йорке.

Важный вклад в их успех внесли советские дипломаты – В. М. Васев, а затем А. Л. Адамишин [566]. По его словам, «программа-максимум» Вашингтона предусматривала не только «уход из Анголы и ЮАР, и кубинцев плюс независимость Намибии», но и «дополнительный приз – приведение к власти Савимби или, по меньшей мере, раздел власти. В конце концов, американцы снизили свои ставки. Нам было в этом смысле легче. Мы постоянно исходили из того, что выгодное нашим друзьям устроит и нас» [567].

Хотя Адамишин критически относится к некоторым аспектам действий СССР в Анголе, он, тем не менее, справедливо отмечает: «Не приди мы на помощь [в 1975 г.] МПЛА в Анголе, за семь тысяч километров от своих границ, кто бы оказался в выигрыше? Мало сомнений, что ЮАР… Какой оборот приняли бы последующие события в этом регионе, если бы расистская ЮАР прихватила в придачу к Намибии еще и Анголу? Сколько бы еще лет продолжалось ее насильственное доминирование в регионе? Сколько еще лет длился бы апартеид?