Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

Я понял, что это проистекало частично от того, что расисты во всём мире говорили о чёрных, что «они только что слезли с дерева». Соответственно, когда мне нужно было объяснять курсантам сущность эволюции, я расстегивал рубашку и, обнажая свою волосатую грудь, заявлял: «Как видите, товарищи, белые люди ближе к нашим предкам-обезьянам, чем чёрные».

Мои слушатели (которых, согласно творцу системы апартеида д-ру Фервурду, нужно было учить только тому, чтобы они могли собирать хворост и подносить воду) обнаруживали неистощимую жажду знаний и засыпали меня вопросами и во время, и после лекций. Они не знали ни того, что происходило в мире, ни истории нашей борьбы. Например, никто из тридцати слушателей не знал, кто такой Хо Ши Мин, и только двое слышали о Вуйсили Мини, одном из наших первых лидеров, казнённом в 1964 году. Они поразились, услышав о широком сопротивлении апартеиду в начале 50-х и в 60-х годах и недоумевали, почему их родители молчали об этом.

Я объяснял им, что после запрета АНК люди были запуганы. Даже упоминание АНК могло привести к аресту. Был случай, когда фабричный рабочий был приговорён к двум годам тюрьмы за то, что нацарапал «Свободу Манделе» на своей кружке. После восстания 1976 года многие начали вспоминать прошедшие времена. Люди старшего поколения начали говорить о том, что они были в АНК.

Предмет, который интересовал их больше всего, был коммунизм. Это, несомненно, проистекало из патологических нападок лидеров южноафриканского апартеида на всё, что было связано с коммунизмом. Руководство АНК приняло решение ввести марксизм, как учебный предмет, именно из-за огромной потребности людей знать, что это такое. Я всегда разъяснял, что не обязательно быть марксистом, чтобы быть членом АНК.

Моих слушателей завораживала та версия истории, с которой они знакомились в АНК. Рассказы о героическом сопротивлении против колониальных захватчиков наполняли их чувством гордости. Они громко хохотали, когда узнали, что Ян фан Рибек — голландец, основавший поселение на мысе Доброй надежды, — был осужден в Голландии за мошенничество и отправлен голландской Ост-Индской компанией на мыс Доброй надежды в качестве наказания.

Программа обучения продвигалась чрезвычайно успешно, все начали готовиться к праздникам Рождества, Нового Года и к самому важному празднику — 8 января — годовщине создания АНК.

Ещё вчера я чувствовал себя хорошо, а на следующий день лежал пластом с малярией. Несмотря на то, что я принимал таблетки против малярии, у меня был особенно жестокий приступ. Никакое число инъекций хлорохина не помогало. Целую неделю я лежал на своей надувной кровати, то дрожа под несколькими слоями одеял, то истекая потом от сильной лихорадки. Я не мог глотать пищу и отказывался от солоноватой воды, которую мы пили. В обезвоженном состоянии я страстно мечтал о ледяной кока-коле. У меня начались галлюцинации о кока-коле. Я начал даже прикидывать, сколько времени будет идти срочный заказ Элеоноре в Лондон и сколько времени потребуется ей, чтобы отправить мне ящик кока-колы авиапочтой. Я был настолько деморализован, что почти выбросил на ринг белое полотенце. Я начал думать, что было сумасшествием уехать из Лондона в африканский буш.

В конечном счёте Мзваи Пилисо отправил меня в госпиталь. Двадцать четыре часа внутривенных вливаний глюколина вернули меня обратно в норму.

Незадолго до Рождества глава представительства АНК в Анголе Кашиус Маке нанес нам неожиданный визит. «Я привёз вам четырнадцать типов из Ново-Катенге», сказал он руководителям лагеря. Я насторожился. Когда кого-то в Движении называли «типом», это обычно означало, что они создавали проблемы. Кашиус объяснил, что после окончания курса обучения они потребовали, чтобы их отправили домой для борьбы с врагом. Это было невозможно, но в знак протеста они начали отказываться выполнять приказы. Модисе и Мзваи не было в Анголе, и Кашиус оставил их в нашем лагере до их возвращения.

Кашиус верно служил АНК со времён Одессы, где он был одним из самых молодых новобранцев. Он с трудом выносил людей, которые «создают проблемы», и был человеком немногословным. Он только что произнес самую длинную речь, которую я когда-либо слышал от него. Он никогда не был любителем церемоний и собрался немедленно вернуться в Луанду.

Я напомнил ему, что наше поколение тоже «поднимало пыль» вокруг возвращения домой. Были ли эти товарищи настроены серьёзно или они использовали это как повод для шумихи?

— Я не могу сказать точно, — ответил он. — Некоторых из них, возможно, сбили с толку и ими манипулируют, но некоторые — действительно твердые орешки. Скоро сами увидите, — добавил он с сухой усмешкой.

Хорошо ему было усмехаться. Он просто перевалил проблему на нас.

Руководство во главе с начальником лагеря Паркером решило встретиться с этой группой. Мы заранее решили принять примирительный тон. Это означало, что они будут приняты в лагерь, освобождены от всех занятий, но должны будут участвовать во всех работах по лагерю. Мы были готовы выделить им отдельную палатку и предоставлять им пишу до тех пор, пока наши лидеры не определятся с их будущим.

Мы собрались под баобабом. Эти четырнадцать человек были в гражданской одежде и стояли плотной группой. Они смотрели на нас с подозрением и слушали Паркера молча. Ему было уже больше пятидесяти лет и он был очень вежливым человеком. У него был такой же утомленный вид, как и у Барни, и у других старших «mgwenya», которые всё уже повидали, и он лучше всего чувствовал себя за рулём грузовика или когда копался в каком-нибудь механизме. Мне показалось, что он хорошо сформулировал нашу позицию, хотя он и не был сильной личностью. Очень хорошо для данной ситуации, что он не любит столкновений, подумал я.

Группа попросила что-то вроде небольшого перерыва и начала свое тайное совещание. Мы терпеливо ждали, а затем вперёд вышел их представитель. Я был уверен, что они согласятся на наши условия.

Он назвал себя Дэном Сивела. Он был невысокого роста, с тёмным цветом кожи, сурового вида и в чёрной кожаной куртке. Наклонив голову набок и прищурив глаза, сосредотачиваясь, он быстро заговорил на Зулу, резким тоном, и в его голосе чувствовался вес и уверенность. Я схватывал обрывки того, что он говорил: «Siyaftma hamba ikayi — manja! manja! manja! (Мы хотим отправиться домой — сейчас! Сейчас! Сейчас!). Он акцентировал слово «сейчас», осуждающе указывая на нас пальцем, как будто мы были препятствием.

Он закончил свое цветистое выступление и повернулся спиной с явным отвращением к нам. Теперь в коротком перерыве нуждался Паркер. Он сказал, что они должны вернуться в свою палатку и ожидать нашего ответа через час.