Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений

Что несет мне новый год
Я уж знаю: труд бездушный,
Цепь страданий, груз невзгод
И неволи воздух душный.

Днем и ночью мрак густой,
Где лишь творчество – светило,
И опять тоску о той,
Что меня осиротила.

Он подходит, топоча
По тропе войной истертой,
Год по счету тысяча
Девятьсот сорок четвертый.

И быть может это в нем,
В час еще мне неизвестный,
Я, слабея день за днем,
Упаду под ношей крестной?

Или может быть поэт,
Не поладив с миром косным,
Сам уйдет за милой вслед
Этим годом високосным?

Под конвоем, по дороге,
Средь родных полей, в наш век,
Еле-еле тащут ноги
Тридцать слишком человек.

Почему и что за люди
Спор ведут в рассветной мгле
Об обеденном премблюде
И вечернем горбыле?

Может быть они по тропам
И лесным трущобам на
Удивление Европам —
Вот, мол, дикая страна! —

В час погони за грошами,
Встречных в несколько минут
Оставляли голышами,
Тут же сделав им капут?

Иль шакалами пролаяв,
В океане, в день труда,
Разгружали без хозяев
Многотонные суда?

Куклы жизни на задворках,
В куртках, в ватниках, в пальто,
В сапогах, в лаптях, в опорках,
Босиком и в буцах, то

Не разбойники-бродяги,
Не грабители морей,
А всех видов доходяги
Из тюремных лагерей.

Он похож на драного кота,
Что в отбросах по помойкам роется;
Разница меж ними только та:
Сей прохвост, во-первых, без хвоста,
Во-вторых, хоть изредка умоется.

От него всегда разит,
Он воняет словно кал,
Скот и гнусный паразит,
Гад и лагерный шакал.

Где питанья каждый день
Разрешаются вопросы,
Ты скитаешься как тень,
Подбирая все отбросы.

Безалаберный Кукуй,
Мы с тобой не малолетки,
Для чего ж ты, растолкуй,
Ешь обглодки и объедки?

От картошки кожура,
Рыбий хвост и хлеба крошка, —
Разве эта вся мура
Ощутится хоть немножко

Отощавшим животом,
Если даже три арбуза,
Вместе с корками притом,
Не наполнят наши пуза?

Ты, Кукушкин, в жизни новой
Ешь и пей, жни и куй,
Только в рощице сосновой
По ночам не кукуй.

Вместо пения по нотам
Расскажи анекдот;
Пусть зовешься ты Федотом,
Ты Федот, да не тот!

Потирает руки он
В результате дел удачных,
Местечковый Соломон
Из породы лапсердачных.

Увидав как он дрожит
Малохольный, конопатый,
Каждый скажет: «Это – жид!»
И прибавит: «Жид пархатый!..»

Вера Моисевна,
Не таращьте гневно
Ваших глаз:
Ибо без куренья
Демон одуренья
Мучит нас.

К нам войдя с подносом,
Чуете Вы носом
Дым и вонь,
(Так всегда бывает,)
Кто же добывает
Нам огонь?

Так как Вы сестрою
Всем нам, то открою
Вам спроста,
Что на всю палату
Нам катает вату
Староста.

Балбес воспитанный тюрьмой,
Ночлежками и бардаками,
К тому ж еще глухонемой,
Грозить мне вздумал кулаками.

Хоть драки я не признаю,
Но защищаясь я ударю,
И опоганю длань свою
Об отвратительную харю.

Бывало в дни борьбы
Во тьме по вечерам,
Я многим метил лбы
Печатью эпиграмм.

А ныне днем с огнем
Я дам ему щелчок;
Но что сказать о нем?
Он только – дурачок!

Как рассуждает он судить я не берусь,
По-белорусски иль хохлацки,
Но кто бы ни был он, хохол иль белорус —
Он рассуждает по-дурацки.

Юноши и малолетки,
Взрослые и старики,
Словно сельди в бочке, в клетке
Около Москвы-реки.

Ежедневно две оправки,
Смысл которых не высок,
И прогулка, где ни травки,
Только небо да песок.

От горбушки до баланды
День плетется не спеша,
И лишь окрикам команды
Внемлет сонная душа.

И родя глухие вести
Средь невежества и тьмы,
Время топчется на месте
В четырех стенах тюрьмы.

Красна-девица с лица,
С тонким детским голоском
И с душою подлеца,
Был он круглым дураком.
Что ему ты не толкуй,
От такого холуя
Лишь услышишь: – «На……,
Ни… и до…!»

Ни дипломат, ни кормчий, ни герой
В тебе себя ничем не проявили,
Ведь гений даже Николай Второй
В сравнении с тобою, Джугашвили!
Но как тиран, тюремщик и палач,
Но как творец холопства, лжи и скуки,
Ты съел собаку, тертый ты калач,
Тут, так сказать, тебе и карты в руки.

Он по профессии – больной…
Страдает горлом он и носом,
Боками, грудью и спиной
И то запором, то поносом.

Однако этот маниак
С душонкой подлой человечка
Приносит пользу миру, как
При геморрое…. свечка.

Три раза солнце пламенем июльским
С полудня опаляло тополя,
И по просторам пензенским и тульским
Три раза колосилися поля

С тех пор как ты, расставшись с этим миром,
Погасла как в предутрии звезда,
Меня оставив немощным и сирым
И потерявшим радость навсегда.

И пусть текут дни, месяцы и годы,
Разматывая время словно нить,
Не исчерпать им щедрости природы
И сердца моего не изменить.