Лаша Отхмезури - Жуков. Портрет на фоне эпохи

После долгого обсуждения со Сталиным 5 октября 1940 года Тимошенко и Мерецков переработали свой план: они согласились с тем, чтобы основные советские силы размещались на Украине, точнее, во Львовском выступе шириной в 350 км, вдающемся на 160 км в германскую территорию, отделяя рейх от его балканских союзников. Идеальный трамплин для прыжка на запад! Это решение, одобренное политбюро 14 октября, было неверно интерпретировано большинством военных историков, которые говорят о колоссальной ошибке Сталина, поскольку основной удар немцы 22 июня 1941 года нанесли в Белоруссии, севернее, а не южнее Припяти. У нас нет никаких доказательств правдивости слов Жукова, который утверждает, что войска были так расположены по распоряжению Сталина. Мы думаем, что выбор южного направления не связан ни с немецкой дезинформацией, ни с какими-либо экономическими расчетами. В действительности Сталин, Тимошенко и Мерецков размещали войска, имея в виду выгоду их расположения не для обороны, а для наступления: для крупномасштабного советского контрнаступления на Запад Галиция и Южная Польша казались им более удобными, чем Белоруссия и Восточная Пруссия. Мы вернемся к этому важному вопросу позднее, когда Жукову, в свою очередь, придется перерабатывать этот план.

Осенью 1940 года напряженность в отношениях между рейхом и Советским Союзом еще немного усилилась. 1 октября Берлин подписал крупный контракт на поставку оружия Хельсинки. 12-го многочисленная немецкая делегация прибыла в Румынию, после чего эта страна de facto вошла в орбиту Гитлера. 12 и 13 ноября Молотов находился с визитом в Берлине; его сопровождал Василевский. Между Молотовым и Гитлером произошел разговор двух глухих: что вы делаете на Балканах? – спрашивал советский нарком. Почему Россия не занимается в первую очередь азиатскими делами? – отвечал фюрер. В последующие дни Берлин заставил присоединиться к Тройственному пакту Венгрию, Румынию и Словакию, что было равносильно установлению над этими странами германского протектората. Сталин унижен. Но еще большее унижение он испытает после того, как 25 ноября Молотов представит рейху ноту с предварительными условиями присоединения СССР к тому же пакту, а Гитлер не даст на нее никакого ответа. 18 декабря фюрер подписал план «Барбаросса»: вторжение в СССР с целью уничтожить его должно начаться весной 1941 года.

Разумеется, Сталин ничего не знал об этом решении. Но даже если бы он держал этот документ перед глазами, он не поверил бы ему, поскольку незыблемо верил: ни один германский лидер не может желать войны на два фронта. Тем не менее охлаждение отношений с Берлином его тревожило. Видимо, с этой тревогой был связан вызов в Москву в конце декабря всего высшего командного состава армии: строевых командиров, преподавателей академий, сотрудников Наркомата обороны и Генштаба. Естественно, присутствовало и политбюро в полном составе. Собрание завершилось большой штабной игрой на картах, Kriegspiel, как выражаются немцы.

В сентябре Жукову сообщили, что ему поручается сделать один из основных докладов на этом совещании высшего генералитета. Тема: «Характер современной наступательной операции». Логично, что это поручение дано победителю на Халхин-Голе и командующему ключевым в советской стратегии военным округом. На страницах жуковских мемуаров это выглядит признанием высокого профессионального уровня самоучки. Но как справиться с теоретической работой, если он не учился ни в Академии имени Фрунзе, ни в Академии Генерального штаба? И тут Жуков вспомнил о полученном двумя месяцами раньше письме своего бывшего соученика по Ленинградским высшим кавалерийским курсам, с которым он познакомился в 1924 году, одновременно с Рокоссовским: Ивана Баграмяна. В письме полковник Баграмян жаловался на то, что скучает, занимаясь теорией в Академии Генерального штаба, и просил Жукова посодействовать ему в переводе на должность в войска. Жуков увидел пользу, которую мог извлечь из этого знакомства. Он телеграфировал старому приятелю, что добился его перевода в свой округ на должность начальника штаба 12-й армии. Но, когда Баграмян приехал в Киев, вместо того чтобы направить его в Станислав, где находился штаб 12-й армии, попросил немного задержаться в Киеве. В одной из книг своих воспоминаний Баграмян так описывает эту сцену. Жуков: «Ты, насколько я знаю, четыре года провел в стенах Академии Генерального штаба: и учился, и преподавал в ней… Догадался захватить с собой академические разработки?

– Захватил, товарищ командующий.

– Ну вот, – оживился Жуков, – поможешь в подготовке доклада» [310] Баграмян И. Так начиналась война. M.: Воениздат, 1971. С. 10–19. http:// militera.lib.ru/memo/russian/bagramyan1/01.html (28 января 2012). .

Жуков пишет лишь о помощи, оказанной ему Баграмяном, но ни единым словом не упоминает главного своего помощника в данном деле – своего начальника штаба генерала Максима Пуркаева. Неизвестный широкой публике, Пуркаев бегло говорил по-французски и по-немецки, служил военным атташе в Берлине. Пуркаев открыл Жукову прямой доступ к немецким и французским военным журналам и позволил проанализировать майско-июньскую кампанию 1940 года на Западе. Так что декабрьский доклад его детище в той же степени, что Баграмяна и Жукова. Если Жуков ничего о нем не пишет, то потому, что считает его виновным в крупнейшем поражении за свою карьеру – операции «Марс» в 1942 году (см. главу 16).

23 декабря 1940 года в Москве, в большом зале Центрального дома Красной армии открылось последнее совещание высшего руководящего состава РККА перед началом войны с Германией. Участвовавшие в нем 270 военных представляли собой точную картину высшего генералитета РККА: люди на десять – пятнадцать лет моложе своих германских коллег, занимавших аналогичные посты в вермахте, вследствие этого намного менее опытные в военном деле (6 % участвовали в Гражданской войне, 30 % принимали участие в различных конфликтах в период 1938–1940 годов). Также они сильно уступали немцам в образовательном уровне (высшее военное образование имели лишь 7 % из них, против 100 % в вермахте). Почти все они недавние выходцы из крестьянства, офицеры рабочего происхождения намного более редки; германские офицеры в огромном большинстве происходили из аристократии.

Все, или почти все, они – члены партии. Все боятся Сталина и/ или восхищаются им. Все они познали молниеносный взлет благодаря чисткам 1937–1938 годов, устранившим «старую гвардию» высшего командования Красной армии, которая не питала никаких иллюзий в отношении Сталина. По словам Жукова, весь сталинский ближний круг, включая Тимошенко, был буквально ослеплен верой в непогрешимость вождя, в его мудрость, в его способность лучше всех разбираться в любых делах, как политических, так и военных [311] Светлишин Н. Крутые ступени судьбы. Жизнь и ратные подвиги маршала Г.К. Жукова. Хабаровск: Книжное издательство, 1992. С. 55–56; Александров И. Указ. соч. Т. 2. С. 88. . Высшие советские командиры в большинстве своем были лишены стратегического видения. В 1935 году Тухачевский организовал при Академии Фрунзе факультет военной истории и стратегических исследований. Но с самого его открытия политический руководитель этой структуры Щаденко, друг Ворошилова, исключил из курса стратегию, будто бы по просьбе самого Сталина, согласно свидетельству Иссерсона [312] Naveh Sh. Op. cit. P. 266. . Германские генералы, даже выходцы из старой прусской аристократии, тоже восхищались фюрером. Но, в отличие от своих будущих советских противников, они были уверены в собственном профессионализме, в превосходстве собственной системы подготовки кадров и командования. За сто пятьдесят лет они создали государство в государстве, однородную и эндогамную касту, очень слабо подвергшуюся влиянию национал-социализма. Они полагали, что им нет равных, будь то за карточным столом или в бою, и имели собственное мнение по стратегическим вопросам. С советскими генералами их роднило только одно: единство мысли. «Большая тактика», унаследованная от Мольтке и Шлиффена, являлась для немцев тем же, чем для красных полководцев оперативное искусство.