Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

— Ну как… договорились? — вдруг из-за кустов донесся голос сержанта. — Господин ван Эгмонт… через полчаса я жду… вас к себе… мы поедем взглянуть на лесные работы… Вы же просили… кончайте скорее…

При звуках этого безжизненного голоса мсье Чонбе вздрогнул.

— А? Что хочет господин Эверарт? Я согласен! Скажите ему, крикнете скорее — я совершенно согласен! Власти желают — ну и я обоими руками поддерживаю!

Я подал написанный мной под диктовку сержанта пропуск, и мсье Абрам Чонбе, отставив мизинец с двумя золотыми перстнями, торопливо подмахнул свою фамилию.

— Только вот здесь покорнейше прошу соблаговолить вставить название моей деревни — Чонбевилль.

Я засмеялся.

— Не извольте смеяться, высокочтимый мсье! На месте нашего славного города и столицы Леопольдвилля когда-то была рыбачья деревушка поменьше моей. Стэнли и Чонбе начинают с маленького, но Стэнли и Чонбе заканчивают великим! Время сделает свое! — он опять принял самодовольный вид.

— Отвечу, почему именно так будет: мсье Абрам Чонбе — нужный человек. Для нашей страны и для нашего времени. О, он кое-кому нужен уже и сейчас, но дальше еще больше может понадобиться!

Все в нем сияло гордостью — от синих очков до модных белых туфель.

И я вдруг решил поговорить с ним начистоту. Почему бы и нет? Он не глуп, это ясно. Он меня сразу поймет!

— Мсье Чонбе, я — иностранец, чужой человек в Конго. Я — турист. Художник. Все ваши дела меня не касаются. Но я очень интересуюсь людьми. Людьми вообще…

— Вы изволите писать великолепнейшие портреты?

— Да, но если художник не понимает человека, с которым имеет дело, то портреты плохо удаются.

— Вы пожелали написать мой гениальный портрет? Я го…

— Ваш портрет будет написан на обратном пути из Иту-рийского леса.

— О, миллион раз благодарю вас, высокоуважаемый мсье художник! Я готов абсолютно и бесповоротно, я готов! К вашим нижайшим услугам, уважаемый мсье, друг его превосходительства и его сиятельства губернатора и графа!

— А сейчас мне бы очень хотелось ближе познакомиться с вами как с человеком. Кое-что я о вас слышал и вижу: ваша деятельность делает вас человеком общественным.

— И будет мощно толкать меня далеко вперед и еще гораздо дальше — меня прекрасно знают в Стэнливилле, мсье художник!

— Я это слышал и хочу в этой связи задать вам несколько вопросов. Вы знаете, как доставляются проклятые обрубки из концессии в порт?

— О, да. Я отвечаю за это: я связан контрактом.

— И вы видели своими глазами условия труда на шоссе?

— Д-д-да… Но я не понимаю, мсье, не понимаю, что вы хотите от меня.

— Я скажу яснее: как вы, негр, можете допустить такое обращение со своими единокровными братьями?

Мсье Чонбе качнулся назад, мгновение изумленно смотрел на меня, потом вдруг сообразил и засмеялся.

— Вы ложно информированы: мои единокровные братья не работают на шоссе! Я бы, конечно, не допустил этого! Кто-то оклеветал меня, поверьте!

— Да нет. Вы не поняли, мсье Чонбе: я хотел сказать, что негры — ваши собратья, конгомани, вы знаете условия их работы и не только молчите, но и сами помогаете поддерживать этот дьявольский режим!

Опять мсье Чонбе откинулся назад и уставился на меня в крайнем удивлении. Он ответил не сразу.

— Мсье, я — христианин и не поддерживаю дьявола. Власти в Стэнливилле, даже сам губернатор и мсье Эверарт — все христиане. Я могу ошибаться, мсье, я — крещеный конгомани, но ведь тысячи бельгийцев рождены от христиан и крещены после рождения. Почему же вы сразу обратились не к ним, а ко мне?

Я сделал жест досады.

— Оставим в покое христианство. Я говорю о культуре, понимаете ли, мсье Чонбе, о культуре, которая всегда и обязательно связана с гуманностью!

— Но ведь любой бельгиец, любой белый человек культурнее меня, он всегда мне скажет это прямо в лицо. Извините, я не знаю, что такое гуманность. До прихода в Конго европейцев здесь не было таких методов работы. Мсье, это — ваша культура и ваша гуманность, конгомани здесь ни причем, и я в первую очередь!

Я еле сдержал резкое слово.

— Вы все же не понимаете меня, мсье Чонбе.

— Извините, мсье ван Эгмонт.

— Ну вдумайтесь в мои слова: вы — конгомани, и ваши рабочие — тоже конгомани. Вы сидите в чистеньком костюме и пьете виски, а они катают лес по шоссе. Ну что же здесь непонятного?

— Это я все хорошо понял, мсье.

— Ну и это вас не возмущает?

Мсье Чонбе даже подальше отодвинулся, выпучил глаза и молча долго меня рассматривал.

— Вы очень образованный человек, мсье ван Эгмонт, — медленно начал он, — и я вас очень уважаю. Простите меня, я окончил только курсы при районном агрономе и многое до меня просто не доходит. Например, почему вас не возмущает, что вы сидите здесь в чистом белом костюме, а ваши братья-единоплеменники сейчас обливаются потом в тяжелом и вредном труде? Я говорю о голландцах, мсье!

— Где?

— На химических заводах, в судовых кочегарках и так далее, мсье.

— Где это? Что вы выдумываете?

— В Роттердаме, мсье.

Полагаю, что я выпучил глаза, точь-в-точь как мсье Чонбе.

— Вы были в Роттердаме?

— Дважды.

Я с удивлением посмотрел на мсье Чонбе. Милые картины далекой родины поплыли перед глазами.

— Разрешите предложить вам сигару, мсье Чонбе! Я протянул пачку.

— Где вы их покупали? Здесь? В моем магазине? Я держу эту дрянь только для бельгийцев. Не могу курить других сигар, кроме гаванских, вот мои марки: «Партагас», «Панч», «Коронас».

Он поднялся и принес несколько коробок.

— Пожалуйста, мсье ван Эгмонт. Только что из Леопольд-вилля. В Роттердам в первый раз я попал случайно и там работал на нефтеперегонных заводах фирмы «Королевская акула». Слышали о ней? Да? Тем лучше. Тяжелейшая работа, немногим легче вот той, на здешних шоссе!

— Ну-ну, мсье! Без палок, однако?

— С палкой безработицы, мсье!

— Но без лопнувшей от ударов кожи!

— С выхаркиванием легких, мсье!

Я не нашел подходящего ответа и запнулся.

— Второй раз я заехал в Роттердам, когда недавно был по деламв Антверпене: захотелось взглянуть на старые места и измерить путь моих жизненных достижений.

Я помолчал и потом сказал упрямо:

— И все же вы не поняли меня. Я хотел сказать, что не следует заимствовать у нас худшее: нужно брать лучшее и крепко держаться за свой народ.

Теперь мсье Чонбе уже окончательно пришел в себя. Он налил мне и себе по второму стаканчику виски, добавил прохладной воды и тщательно обрезал золотистую душистую сигару.

— Я понял, мсье ван Эгмонт, что вы — похожий на бельгийцев иностранец. Очень хорошо понял. Извините меня, в таком случае я скажу вам: вы — расист!

Я качнулся назад и выпучил на него глаза.