Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки

А с самим будущим членом-корреспондентом РАН, тогда еще Сережей, я познакомился в феврале-марте 1966 г. Я тогда учился на 3-м курсе отделения структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ, и студентов привлекли к обслуживанию второй традиционной олимпиады по языковедению и математике (была и первая традиционная). Олимпиады (теперь именующиеся лингвистическими) проводятся до сих пор, и я участвовал в организации большинства из них. Они тогда проводились для учеников 9–11 классов, и вдруг на нее пришел Сережа Старостин, учившийся в 6-м классе (почему он не участвовал годом раньше в первой олимпиаде, не знаю, видимо, просто не знал). Уже это было сенсацией, но я, сразу поняв, что речь идет о сыне Анатолия Васильевича, совсем не удивился. Тогда Сережа, не имевший еще олимпиадного опыта, получил лишь вторую премию, но уже на следующий год победил и до окончания школы (тогда перешли с 11-летнего обучения на 10-летнее) четыре раза выигрывал олимпиады. Одним из заданий олимпиады постоянно бывает такое: перевести некоторый предложенный текст на все известные школьнику языки. И здесь Сережа сразу показал свои знания самых разных языков. Способности отца передались! В предисловии к посмертному изданию трудов Старостина академик В. В. Иванов пишет, что он говорил на нескольких десятках языков, а разбирался со словарем примерно на четырехстах языках.

Но уже олимпиады показали, что сын имел с отцом не только сходства, но и различия. Кроме задачи на знание языков, предлагались и задачи на материале заведомо незнакомых школьникам языков вроде суахили или хануноо. Для их решения необходимо показать умение логически мыслить, анализировать и обобщать. И в этом Сереже Старостину не оказывалось равных. Уже тогда стало ясно, что мы имеем дело не просто с полиглотом, каким был его отец, а с начинающим крупным лингвистом.

Сережа стал ходить на лингвистический кружок для школьников, а затем и на «взрослый» семинар по ностратике (дальше я расскажу, что это такое), который вел А. Б. Долгопольский. На одном из «детских» семинаров преподававший на нашем отделении математик А. Д. Вентцель попросил поднять руку тех, кто ходит на семинар Долгопольского. Подняли руки Старостин и другой наш олимпиадный вундеркинд А. Лерман (тоже ставший потом лингвистом, но совсем молодым уехавший, как позже и Вентцель, в США). Вдруг математик заявил, что ходить туда не надо, там дети получают слишком специальные знания, а сначала надо получить общие сведения о лингвистике. Не знаю, зачем Вентцель так говорил; может быть, он был и прав в отношении детей средних способностей, но никак не в отношении Старостина и Лермана. Они были, вероятно, расстроены тем, что их ославили, но не отступили.

В 1970 г. Старостин окончил школу и поступил на отделение структурной и прикладной лингвистики. Как раз в этом году на отделении второй раз за 10 лет набирали японскую группу: заведующий кафедрой В. А. Звегинцев считал, что раз Япония стала технически передовой страной, то нужны специалисты по автоматической обработке информации на японском языке. Раз в 7–8 лет создавались японские группы, выпускники которых, однако, если получили известность, то не как прикладники (здесь успеха добилась З. М. Шаляпина, не японист по образованию). В первой группе учился и я, а остальная часть группы сосредоточилась на преподавании японского языка и немало сделала в этой области. Из третьей группы вышел О. А. Мудрак, который станет ближайшим сотрудником С. А. Старостина и будет заниматься многими языками. А с Сергеем Анатольевичем учились Вера Гальперина, затем Подлесская, ставшая известным лингвистом-японистом и томолог, и Татьяна Чучина, затем Старостина, ставшая его первой женой.

Его научная деятельность началась очень рано. Старостин был моложе меня на восемь лет, но его научные публикации стали появляться всего на два года позже. Его посмертный том «Труды по языкознанию» открывается тезисами доклада на конференции по сравнительно-историческому языкознанию в декабре 1972 г., то есть в девятнадцать лет. В то время Сергей учился на третьем курсе, но в примечаниях к книге сказано, что работа была выполнена первокурсником. Первая большая по объему его публикация вышла в сборнике Института востоковедения в год окончания университета. Когда-то такой ранний восход не был редкостью. Знаменитый Ф. де Соссюр опубликовал солидную книгу (оказавшуюся единственной прижизненной) в 21 год, и даже в 1930 г. ленинградский лингвист В. Г. Адмони опубликовал первую свою книгу (о происхождении языка) в том же возрасте. Но в наши дни лингвисты обычно начинают самостоятельную научную деятельность с диплома, то есть в 22–23 года, а впервые печатаются еще позже, в аспирантуре. Впрочем, до первой книги тогда и Старостину еще было далеко.

Уже первые, студенческие работы показали, наряду с высоким уровнем, преобладающие интересы молодого ученого, проявлявшиеся еще со времен семинара А. Б. Долгопольского. Безусловно, Старостин мог бы добиться успеха в любой области лингвистики, тем более что в студенческие годы он получил прекрасную школу в экспедициях А. Е. Кибрика в Дагестане. Там студентов учили записывать в полевых условиях и обрабатывать материал малоизученных или вовсе не изученных языков, уметь работать с конкретными языками и видеть в каждом из них специфическое проявление общих закономерностей человеческого Языка. Сергей Анатольевич мог бы великолепно заниматься и современными языками, и синхронным изучением древних языков, и общей теорией языка. Иногда он всем этим и занимался, о чем я еще буду говорить. Помню, как в 1978 г. во время экспедиции на Сахалин он мне рассказывал свои идеи о древнекитайском языке. Вопреки преобладающим в нашей китаистике традициям, но очень убедительно он доказывал, что в этом языке не было частей речи, а каждое слово могло выступать и в функции имени, и в функции глагола. Например, в зависимости от контекста одно и то же слово могло соответствовать русским словам бежать и бег , слову собака и сочетанию быть собакой и т. д. В данном случае эти идеи были им опубликованы, хотя и много лет спустя: в 1994 г. Но многое так и осталось не зафиксированным на бумаге. Ученого влекло сравнительно-историческое языкознание, отрасль науки, сложившаяся и получившая немалые результаты еще в XIX в., но до сих пор представляющая собой обширное поле деятельности.

Как сказано в учебнике «Сравнительно-историческое языкознание» С. А. Старостина и С. А. Бурлак, « Сравнительно-историческое языкознание(лингвистическая компаративистика) – наука, занимающаяся сравнением языков с целью установления их родства, их генетической классификации и реконструкцией праязыковых состояний». Лингвист-компаративист на основе строгой методики сопоставляет известные языки и реконструирует праязык, от которого эти языки произошли. Сравнительно-историческое языкознание не следует смешивать с историческим языкознанием, выявляющим историю языков в период существования на них письменности путем сравнительного анализа письменных памятников разных эпох». Старостин занимался и историей языков, но его все-таки, прежде всего, влекла компаративистика, для которой письменные памятники – лишь вспомогательный материал при реконструкции более древних, как правило, дописьменных языковых состояний.