Владимир Бойко - Не служил бы я на флоте… (сборник)

Нас, конечно, встречают, начинают расспрашивать: и чего это мы тут делаем, а не рыбу ли ловим? Отпираемся, как можем. Подходим к лабазу, а на двери объявление аршинными буквами:

«ВСЕМ ВЛАДЕЛЬЦАМ МАЛОМЕРНЫХ СУДОВ! 15 ИЮЛЯ 1990 ГОДА В МОРЕ НЕ ВЫХОДИТЬ! БУДЕТ ПРОВОДКА АТОМНОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ 941 ПРОЕКТА. СЕЛЬСОВЕТ».

В Балтийске (бывший Пиллау – одна из баз немецких Kriegsmarine в годы Второй мировой войны на Балтике) в причальной стенке пирса от каких-то неизвестных катаклизм отвалился приличный кусок бетона и из него начал торчать довольно-таки приличного диаметра металлический штырь с резьбой. Бербаза, то бишь тыл бригады надводных кораблей как всегда спит и мер по ремонту не принимает. Штырь с берега не виден! Однажды зашел в Балтийск эсминец из Кронштадта то ли на ремонт, то ли боезапас загрузить, то ли продовольствие перед дальним походом. Начал швартоваться кормой к пирсу и с ходу пробил себе задницу (кормовой транец) этим самым штырем, торчащим как член монаха после годичного сидения в монастыре. Сел довольно таки плотно и, как всегда бывает на флоте, этого казуса, на корабле не заметили.

Во время большой приборки матрос из механического люда замечает этот штырь, торчащий внутри корабля, и сообщает об этом по команде, на что получает ответ: «Если есть штырь с резьбой, то должна быть и гайка на него!». Этим ответом не были нарушены флотские постулаты: «Если предмет движется – отдай ему воинскую честь. Если предмет стоит – покрась его!»; «Не трогай чужую матчасть – и она тебя не тронет!»; «На каждый член всегда найдется гайка с газовой резьбой!». Моряк, имевший гражданскую специальность слесаря, по всем правилам слесарного дела нарезал резьбу на штырь, поставил шайбу, приличную гайку и все это законтрил контрагайкой и покрасил вдобавок!

Наступило время выхода в море. Отдали швартовные концы и начали отход от пирса. Не тут-то было: что-то не пускает, и оторваться от пирса не могут при даче самого малого хода вперед. Дали малый-та же картина! Дали полный ход и… вылетели на середину бухты! По громкой связи с берега прозвучало: «Эсминец «Беда»!.. У тебя дыра в жопе!».

Вот что произошло с тем же эсминцем при очередной швартовке. Если по инструкции было положено швартоваться «Самым малым назад!», при этом кормой медленно подходил к пирсу и стоял, как вкопанный. Но, так швартоваться для уважающего себя командира считалось военно-морской серостью. Производил швартовку командир эсминца следующим порядком: подавалась команда «Полный назад!», затем, слегка не доходя до пирса, «Полный вперед!» для погашения скорости и «Стоп машина!». Корабль останавливался, весь в пене под гневными взглядами встречающего командования и восхищенными взглядами встречающих штатских. При этом на корме обязательно стоял целый мичман, который отсчитывал расстояние до берега и докладывал его на мостик по мегафону.

Однажды, все тот же наш эсминец, начал уменьшать скорость швартовки слишком поздно. В воздухе начал звучать монолог боцмана на корме эсминца: «Семьдесят метров!.. Сорок метров!.. Двадцать метров!.. Десять метров!.. Пиzдец! Море кончилось!».

На одном из офицерских «слушаний граммофона и пития самогона» задали командиру подводной лодки вопрос: «Может ли человек летать?». Он отвечает: «Может, но только один раз». Затем рассказал эту историю: «Все комиссии, которые приезжали в наш военный городок, однозначно водили на экскурсию, на атомную подводную лодку. И самое сердце атомохода – реакторный отсек оставляли на десерт – после 3–4 часового лазания по всем отсекам. И вот, наконец, они в реакторном отсеке – относительно просторно, можно собраться уже и кучкой, присесть на удобно расположенный в центре толи столик, толи пуфик, неважно что. А командир по – прежнему что-то рассказывает о каких-то системах, приборах, командах. А высокому командованию не терпится закончить официальную часть проверки. Наконец кто-то из них обязательно не выдерживает и спрашивает: «А сам-то реактор где?». «Так вы на нем и сидите!». Вот тут они и ВЗЛЕТАЮТ!».

На вопрос курсового офицера, почему опоздал из увольнения, курсант одного из питерских военно-морских училищ рассказал ужасную историю командиру роты: «Зима, вечер, фонарь, платформа «Проспект Славы», еле успевая на последнюю электричку, прыгаю в вагон во время закрытия дверей. Полностью проскочить в дверь не удается и в итоге половина моего тела оказывается снаружи, остальная внутри электропоезда. Следующие остановки, включая «Детское Село» («Пушкин»), находятся с другой стороны, поэтому благополучно покинуть электропоезд удалось лишь в Павловске. Времени становилось совсем в обрез и я, за неимением электричек в сторону Пушкина, прыгнул на тихо проходящую мимо платформу товарняка. Товарняк набрал ход, покинуть его мне удалось лишь в районе Шушар, то есть бац-бац и мимо. Вот поэтому и опоздал»!

Стоим в Северодвинске на ремонте. Вечером кофе с «шилом» в казарме. Самый разгар и обнаруживается, что эквивалент на исходе. Встал вечный вопрос «Что делать?». Время за 23 часа. Вызывается идти на лодку за этим самым «шилом» Саня Пуга (не путать с Пуго – бывший министр такой был госбезопасности во время ГКЧП). Не ходи ты Саня в Африку гулять – ВОХРа живым не выпустит! Но прорвался Саня сквозь наши заслоны со словами «У меня на ПУ ГЭУ три литра заначено!». Пришел через час с трехлитровой банкой «шила». Как кордон, прошел? Элементарно, Ватсон! – отвечает наш друг, – банку под ремень на животе, шинель мичмана на себя (он-то толстый!) и до дому. Для ВОХРушек толстый мичманок – обыденное дело, да еще с повязкой дежурного на рукаве. Александр при стоянке в Двинске заказал и ему изготовили трехлировую канистру из мельхиора сантиметровой толщины размером на всю спину – летний вариант выноса «шила» через КПП завода. Незаметно было даже под рубашкой с короткими рукавами.

Патрулировали как-то в Атлантике вдоль берегов США. До суши ближайшей километров 200–400. В подводном положении курить нельзя, а тут всплыли продышаться. Сразу на палубу, одну сигаретку, вторую тут же – расслабило, сел за рубку, голова закружилась. Внезапно, увидев вертолет, срочное погружение. А я, прибалдевший, пока понял, что к чему, люк задраили – погружаются… Ногами молотить – бесполезно, каблуки резиновые, лодка тоже вся снаружи обрезинена… вдруг вижу – ключ для подтяжки деревянного настила. Прикручен к корпусу гайкой барашком, резьба восьмерка. Как он в руках оказался – не помню, но на его стук погружение прекратили, и меня запустили. Доктор сразу, видя мое лицо, стакан спирта налил. Отходил дня два… Резьба на креплении ключа оказалась вырвана…