Вилен Визильтер - Телевидение. Закадровые нескладушки

Приехали мы в резиденцию главного архитектора. На первом этаже, где назначена была встреча, развернута экспозиция по истории храма: старые фотографии храма и окрестностей, огромные фотографии его архитектурных элементов, а в центре зала – большой макет самого храма. Главный архитектор опаздывал, задержался на каком-то очередном заседании. И мы решили, чтобы не терять время, подснять экспозицию. Я говорю оператору Грачику Саакяну: «Грачик, пройдись панорамой по фотодокументам и выйди на макет храма». Он так и сделал. Начал с фотографии храма, затем панорама по документам, и стал выходить на макет храма. И здесь телекамера буквально взорвалась у него в руках, внутри загремело, посыпались искры, и все. Получился так называемый салат, когда камера начинает жевать пленку. Все. На этом съемка окончилась. Камеру пришлось отдавать в ремонт. Кассету выбросили. На повтор сюжета нам технику не дали. Решили не рисковать.

Рядом с моим местом жительства расположен храм иконы Смоленской Божией Матери в поселке Софрино. Я бываю там на различных религиозных праздниках. И вот как-то прихожане, зная, что я работаю на телевидении, обратились ко мне за помощью. Их совсем затерроризировал бывший староста. После того, как его переизбрали, он стал писать кляузы во все инстанции: Министерство культуры, Патриархию. Вся культовая жизнь пошла наперекосяк, буквально замучили многочисленные комиссии и проверки. Я решил сделать сюжет в одну из своих программ. Приехали со съемочной группой. Разговор получился потрясающий, на какой-то пронзительной ноте искренности и боли. В заключение решили снять адресный план храма. А дело было в конце декабря. Унылый серенький денек. Полхрама скрыто в густых свинцово-серых облаках. Снимать, собственно говоря, нечего. Но тем не менее я уговорил оператора снимать то, что есть. Выбрали место. А снег – даже не по пояс, по грудь. Долго вытаптывали площадку для штатива. С горем пополам установили его, укрепили на нем камеру. И в этот момент облака над храмом разошлись, обнажив кусочек иссиня-голубого неба, и прямо на купол брызнул солнечный сноп света. «Мотор! – завопил я что есть мочи. – Снимай!» Грачик стал снимать, на ходу поправляя фокус на объективе. «Снято!» – отрапортовал обалдевший оператор. И тут же тучи сомкнулись, и все снова погрузилось в серую муть. Что можно по этому поводу сказать? Ничего. Есть вещи в этой жизни, недоступные нашему разумению.

Этот странный человек появился у нас в редакции научно-образовательных программ где-то в начале 80-х годов. Никто не знал ни его имени, ни отчества. Все его называли МНС, младший научный сотрудник. Было тогда такое звание и должность в науке. Он работал в Ленинграде в одном из НИИ, научно-исследовательском институте, именно в этой должности, получал свои 120 рэ, но в отличие от своих многочисленных коллег на этом не успокоился. Он буквально фонтанировал новыми идеями и заваливал ими начальство, не давая никому спокойно почивать на лаврах. Когда его атаки на местном уровне были успешно отбиты, он перешел на областной. Когда он и там всем надоел, из обкома последовал звонок: «Немедленно смирите не в меру ретивого сотрудника!» Ему вынесли выговор с предупреждением о неполном служебном несоответствии. Но и это его не остановило. Словом, он перешел в профессиональные сутяжники. Тогда его уволили по статье. И он приехал в Москву добиваться правды-матки. Так он появился у нас, в потрепанном костюме, в не первой свежести рубашке и в засаленном галстуке, как будто им вместо салфетки рот вытирали, и с неизменным потертым фибровым чемоданчиком, в котором лежали его многочисленные бесценные проекты и рукописи. Первое время мы пытались ему как-то помочь. Но куда бы мы ни обращались: в Академию наук, Центральное научно-техническое общество, даже в отдел науки ЦК КПСС, везде – стена. За ним тянулся шлейф всесоюзного сутяжника, автора проектов вечного двигателя, чокнутого свихнувшегося изобретателя. И тогда кто-то из наших шутников посоветовал ему жениться на еврейке. Мол, еврейка нынче не роскошь, а средство передвижения. Глядишь, с ее помощью выскочишь за бугор. А там, чем черт не шутит, может быть, и повезет. Затем он как-то незаметно исчез с нашего горизонта, и мы о нем забыли как об одной из мелких причуд нашего времени. В разгар перестройки, когда все ринулись в загранкомандировки, его имя вдруг всплыло на научном горизонте. Один наш режиссер из отдела науки, кажется, Олег Погорелов, вернувшись из Америки, первым делом загадочно произнес: «Ребята, вы ни за что не догадаетесь, кого я встретил в Филадельфии. Иду я себе по центральной авеню. Вдруг рядом со мной останавливается роскошный лимузин, из него выскакивает респектабельный американец и бросается мне на шею. Я уже порядком привык к американской фамильярности, но не к такой же бурной. «Мистер, – говорю ему на чистейшем русском языке, – вы, наверное, ошиблись адресом. Я не тот, за кого вы меня принимаете. А для демонстрации советско-американской дружбы ваши эмоции слишком зашкаливают». А он мне тоже на чистейшем русском языке отвечает: «Тебе че, в натуре, память отшибло? Я же МНС». Гляжу, действительно МНС, но в каком виде! Какой прикид! Ну прямо мистер Твистер, а не МНС. Не давая мне опомниться, он затащил меня в свой лимузин и повез к себе на загородную виллу. Ну и вилла, скажу я вам. Это не вилла – дворец. У нас в таких даже новые русские не живут. И там он мне поведал свою удивительную историю. Не историю даже, а одиссею. Оказывается, нашу шутку тогда насчет евреев он воспринял всерьез. Женился на еврейке и, поскольку в пробивании он здорово поднаторел, добился все-таки выезда за границу. Приехали в Нью-Йорк. Но так как единственно, что он умел, – это ходить по инстанциям, он и тут стал искать эти самые инстанции. Набрел на «Дженерал электрик». Пришел к ним со своим фибровым чемоданчиком. Выгреб все свои уже довольно потрепанные жизнью бумажки. Они тут же приставили к нему переводчика, приняли у него эти бумажки под расписку, взяли у него адресные данные, велели ему не беспокоиться, мол, сами его найдут, напоили кофе, поулыбались, похлопали по плечу и отправили восвояси. Проходит неделя, вторая – от них ни гугу. Ну, думает, здесь такая же самая бодяга. И начал устраиваться на работу разносчиком пиццы. Кушать-то надо. Здесь никого нет. И ломаного цента ни у кого не стрельнешь. Как вдруг в его бедной хибаре, где-то на окраине Нью-Йорка, раздается телефонный звонок: «Вы мистер такой-то?» – «Я мистер такой-то». – «Очень приятно. Мы ждем вас завтра в 10.00». На следующий день ровно в 10.00 он уже был как штык у своих новых американских друзей. «Мы внимательно просмотрели ваши проекты. Есть среди них довольно любопытные. Но они требуют серьезного, глубокого анализа. Для начала мы предлагаем вам работу, ну, скажем, на пять тысяч долларов в месяц, а по мере реализации ваших проектов мы вам предлагаем пятнадцать процентов с прибыли». Наш друг МНС был в шоке от такого предложения и потерял дар речи. Они же сочли, что его что-то не устраивает. «Ну хорошо, семь тысяч для начала и двадцать процентов с прибыли. Это вас устраивает?» – «Да! Да!» – завопил он, испугавшись, что золотая рыбка вернет его к разбитому корыту. Так для него началась новая жизнь. И вот он передо мной, преуспевающий менеджер преуспевающей транснациональной компании».