Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

«В подвале «Бродячая собака» состоялся вечер Маяковского, недавно обновившего свою известность бурным инцидентом на одном из предшествовавших вечеров. Подробности последнего, к сожалению, не могут быть приведены, так как в печати по необходимости эти "подробности " заменяются точками».

Журнал «Наши дни»:

«Маяковский на этом вечере выступал не только как поэт, а как законодатель нового искусства, теоретик новой поэзии, обоснованию которой он посвятил специальный „доклад“…

Конечно, он не Верхарн, и не Уолт Уитмен, но он безусловно болен образами и видением. А это – святая болезнь…

Как удивился бы Маяковский, если б знал, насколько он, уничтожающий Пушкина, сродни психологически неистовым романтикам первой эпохи романтизма».

Газета «Голос жизни»:

«Стихотворения Маяковского, представляющие в звуковом отношении невыносимую какофонию, хороши тем, что не являются принадлежностью футуристической теории, – хороши своей остротой и выпуклой образностью…

К сожалению, Маяковский производит впечатление жестоко ушибленного критикой человека».

Оценивать поэму, с которой начал знакомить публику «ушибленный критикой» стихотворец, газеты не спешили. Лишь во второй половине февраля 1915 года, когда в первом номере альманаха «Стрелец» был напечатан отрывок из неё, журнал «Наши дни» наконец-то откликнулся. Не на поэму, нет. На её автора:

«Но вот мы подходим к самому „Далай-Ламе“ от футуризма, затмившему своей ярко огненной звездой (нахальство – говорят одни, гениальность – утверждают другие) Хлебникова, Кручёных и Бурлюков – к Владимиру Маяковскому…

Дитя больного века, упадочник, Маяковский жаждет прикоснуться к земле, к реальности и обманывает себя, думая, что это достижимо при помощи резких, грубых слов; но, увы, идя по этому пути, он попадает в объятия того, что он больше всего ненавидит – бессильного, словесного романтизма. И в этом зачаток намечающейся трагедии его творчества – пышного, многообещающего».

25 февраля в «Бродячей собаке» праздновали выход «Стрельца». В этом альманахе были напечатаны (в расчёте на коммерческий успех) произведения символистов и их заклятых врагов – футуристов. Ватага Давида Бурлюка ликовала – ведь ещё совсем недавно литературные мэтры смеялись над ними, а теперь вынуждены шагать с ними в ногу. Впрочем, и по поводу такого «шагания» у вчерашних гилейцев было что сказать. Об этом – газета «Современный мир»:

«… г. Маяковский, наидерзостнейший футурист, презрительно заявил, говоря о возможном воздействии символистов на футуристов, что он не желает, чтобы ему «прививали мёртвую ногу»…».

В тот вечер в «Бродячую собаку» пришёл и Максим Горький. Уже целый год «буревестник революции» редактировал газеты большевиков «Звезда» и «Правда», а также художественный отдел большевистского журнала «Просвещение». Он как бы сам стал завзятым большевиком.

О встрече Горького и футуристов вспоминал художник Юрий Анненков:

«В уже довольно поздний час Владимир Маяковский, как всегда – с надменным видом, поднялся на крохотную эстраду под привычное улюлюканье так называемых «фармацевтов», то есть посетителей, не имевших никакого отношения к искусству. Маяковский произнёс, обращаясь к ним:

– Я буду читать для Горького, а не для вас!

Гул «фармацевтов» удвоился. Максим Горький, равнодушный, оставался неподвижен».

Маяковский прочёл несколько своих стихотворений и покинул эстраду. О том, что произошло дальше – в рассказе Анненкова:

«– Болтовня! Ветряная мельница! – кричала публика.

Нахмурив брови, Горький встал со стула и твёрдым голосом произнёс:

– Глумиться здесь не над чем. Это очень серьёзно. Да! В этом есть что-то большое. Даже если это большое касается только формы.

И, протянув руку гордо улыбавшемуся Маяковскому, он добавил:

– Молодой человек, я вас поздравляю!

Мы устроили овацию Горькому, и эта ночь превратилась в подлинный триумф Маяковского. Даже "фармацевты "аплодировали».

На следующий день (26 февраля) «Биржевые ведомости» сообщали читателям:

«Встреченный продолжительными аплодисментами собравшейся многочисленной публики, Горький с необычной теплотой и подъёмом произнёс краткую речь о "молодом " в жизни, о ценности этого „молодого“ и значении „активности“».

Газета «День» привела такое высказывание Горького:

«Футуристы, – говорит он, – скрипки, хорошие скрипки, только жизнь ещё не сыграла на них скорбных мотивов. Талант у них, кажется, есть, – запоют ещё хорошо. Над символистами в своё время смеялись и ругали их точно так же, а теперь они всеми признаны, в славе… У футуристов есть одно бесспорное преимущество – молодость. Жизнь же принадлежит молодым, а не убелённым сединами…

Много лишнего, ненужного у футуристов, они кричат, ругаются, но что же им делать, если их хватают за горло! Надо же отбиваться.

Конечный вывод Максима Горького: «В футуризме всё-таки что-то есть!»»

Выступление Владимира Маяковского (по свидетельству литературоведа Александра Николаевича Тихонова, писавшего под псевдонимом А.Серебров) Горькому очень понравилось:

«– Зря разрывается по пустякам! – сказал Горький, выходя из подвала. – Такой талантливый! Грубоват? Это от застенчивости. Знаю по себе. Надо бы с ним познакомиться поближе».

В комментариях к первому тому шеститомника Маяковского, изданного в 1973 году, даётся прямо противоположное мнение «великого пролетарского писателя»:

«Отношение М.Горького к футуризму в целом было резко отрицательным. Он рассматривал это течение в ряде других антиреалистических, буржуазно-эстетических группировок начала XX века. "Большинство этих течений, – справедливо отмечал Горький, – явно антисоциальны, антидемократичны и не жизнеспособны, ибо чисто литературны, выдуманы, искусственно внесены на русскую почву, в русский быт "».

Неискушенному читателю, который ознакомится с этими высказываниями советских искусствоведов, будет трудно разобраться, как же на самом деле относился Горький к молодым поэтам-авангардистам. Поэтому заглянем в его статью «О русском футуризме», напечатанную 15 апреля 1915 года в первом номере «Журнала журналов»:

«Русского футуризма нет. Есть просто Игорь Северянин, Маяковский, Бурлюк, В.Каменский… Они мало знают, мало видели, но они, несомненно, возьмутся за разум, начнут работать, учиться».

Как точно углядел Горький в шумных, дерзко крикливых футуристах их необразованность и отсутствие жизненного опыта. Обратим внимание также на то, что первым Алексей Максимович поставил Игоря Северянина (даже по имени его назвал) и лишь затем упомянул Маяковского.