Виталий Сирота - Живое прошедшее

Израильские врачи во время приема были целиком сосредоточены на моей проблеме, сдержаны, но неизменно человечны. Ни у кого из них не звонил сотовый телефон, никто не стучался в дверь и не заходил во время приема, врача не вызывали к начальству… Намеков на «благодарность» помимо кассы не было.

Как-то я пришел делать МРТ. Оказалось, что у меня должны быть с собой результаты анализа крови: вещество, принимаемое или вводимое в кровь перед процедурой, может плохо влиять на почки и поэтому нужны данные последнего анализа. У меня его с собой не оказалось, но медсестра созвонилась с лабораторией, где я недавно делал анализ, и через две минуты получила результаты по электронной почте.

Затем медсестра сказала, что перед МРТ надо выпить два литра какой-то жидкости, порциями по пол-литра каждые тридцать минут. Я сел в «зале ожидания» и, поглядывая на часы, стал болтать с соседом. Спустя ровно тридцать минут подошла сестра и спросила, почему я не пью. «Я как раз собирался», – ответил я. «Тридцать минут уже прошло», – настаивала сестра. Думаю, что столь тщательный контроль не входил в ее обязанности, она просто старалась соблюсти протокол процедуры.

Несколько раз побывав как «медицинский турист» в Израиле, я заметил, что жители этой страны (и в том числе врачи) высоко оценивают свою медицину, верят в нее. Хотя как-то раз я встретил израильтянина, недовольного тем, как его лечили.

В израильских лечебных учреждениях я видел большой поток больных из России. В основном это состоятельные люди. Впрочем, есть и исключения. Мне рассказали историю о рабочем с Урала, ветеране труда, которого на лечение отправил его завод. Этот человек впервые оказался за границей. После операции в ожидании отлета домой он на несколько дней поселился в гостинице. Утром он вышел на набережную неподалеку от гостиницы прогуляться. Ему показалось, что встречные смеются, глядя на него, и что-то ему говорят. Он проверил детали своей одежды, не обнаружил ничего странного или смешного, вернулся в номер и встревоженно позвонил русскоговорящей медсестре, с которой подружился в больнице. Из его рассказа сестра поняла, что встречные просто улыбались ему и желали доброго утра. Они видели, что человек выздоравливает, и выражали ему свою симпатию.

Сопровождавшие меня медицинские работники говорили, что из России приезжают в Землю обетованную лечиться и весьма высокопоставленные лица. Отсюда делался логичный вывод об уровне нашей медицины – даже «элитной». Возражать, к сожалению, было сложно. Среди этих высокопоставленных пациентов встречались и известные критики «их нравов», знакомые нам по выступлениям в прессе.

Израильские врачи объяснили мне, что, учитывая обычную скорость роста опухоли, трансплантацию или иное вмешательство, которое я выберу, следует сделать в течение примерно трех месяцев. Пересадку печени в Израиле делают пациентам до 67 лет. Мне к этому моменту было почти семьдесят. Наши попытки обойти это правило встретили ясный отказ – закон есть закон. «Незадолго до вас здесь был с аналогичным диагнозом заслуженный генерал армии Израиля, – сказали нам с сыном, – и он тоже отправился делать операцию за границу».

Пришлось так поступить и мне. Был ноябрь 2013 года.

Сын провел анализ мировых центров, делающих пересадку печени. Пришлось принимать во внимание не только уровень врачей, но и время ожидания донорской печени. Мы выбрали Jackson Memorial Hospital в Майами (США). Это публичная, то есть не частная больница, при которой работает известный трансплантационный институт. Приехав в начале декабря 2013 года в Майами, я записался на прием к гепатологу. Меня приняли дней через десять. На прием я записывался по телефону, то есть пришел, как у нас говорят, «с улицы».

Врач оказался темнокожим. Неловко признаться, но это было для меня несколько неожиданно. Было страшновато доверить ему свою жизнь. Хороший ли он врач? Как я заблуждался! Мне стыдно до сих пор за свое предубеждение. Надеюсь, что ни гепатолог Леннокс Дж. Джефферс, ни его друзья и коллеги не знают русского и никогда не прочтут эти строки.

Я вновь прошел те же исследования, что и в Израиле. Диагноз и рекомендации израильских врачей в точности подтвердились. Как я уже писал, было несколько путей лечения опухоли, и мне, естественно, хотелось выбрать самый щадящий. Тем более что, повторюсь, чувствовал я себя отлично и все во мне противилось такой сверхсерьезной операции, как трансплантация. Врач терпеливо обсуждал с нами плюсы и минусы всех возможных путей лечения и, как и израильские врачи, рекомендовал пересадку печени. Мы согласились, и мой доктор направил меня в институт трансплантологии.

Мне показалось, что американская и израильская медицина скроена по одному лекалу – израильские врачи, с которыми я встречался, прошли длительную стажировку в Америке. Похоже, что американская медицина оснащена чуть лучше и персонал «отмобилизован» чуть сильнее. Отличительная черта медицины что в Америке, что в Израиле – сочетание организованности и человечности. Врачи не обсуждают с пациентами стоимость лекарств и процедур, а отправляют с этими вопросами к специальным сотрудникам клиники. И там, и там стремятся лечить строго по протоколу, опираясь на данные обследований, и довести дело до излечения. Надо сказать, что в Америке, как и в Израиле, я тоже встречал людей, недовольных своей медициной.

Медицинский координатор Э. Какайорин (слева) и один из моих лечащих врачей К. О'Брайен

В институте трансплантологии я прошел новое тщательное обследование, задачей которого было определить детали, важные для операции, и прежде всего оценить, смогу ли я ее перенести, особенно учитывая мой возраст. Ведь операция предстояла тяжелая, длительностью шесть-восемь часов. Обстоятельно расспрашивали про мое социальное положение: женат ли я, есть ли, кому за мной ухаживать и водить машину, выяснялось даже наличие лифта в доме и лестниц в квартире, где мы жили. Тут же решались и финансовые вопросы, причем с очевидным намерением минимизировать мои расходы. Меня знакомили с особенностями операции, возможными рисками и послеоперационным режимом. Англоязычные пациенты такие знания получают на специальных лекциях. Мне с моим неважным английским в виде исключения это было рассказано индивидуально, за несколько бесед. После этого мне вручили несколько книжек, где «на пальцах», как в букваре с картинками, вновь объяснялась суть болезни и операции, возможные осложнения, правила приема лекарств и дальнейшего поведения. Там же были перечислены и мои права: что я могу знать о будущем доноре, какие недостатки могут быть у донорской печени, в каких случаях я могу от нее отказаться. Правда, такое решение означало бы, что я должен буду ждать следующей донорской печени, а время у меня, как сказано выше, было ограничено. В конце января 2014 года меня поставили в очередь на операцию. Номер в очереди определялся не временем постановки в нее, а остротой медицинской проблемы, прежде всего размером опухоли. После этой нашей промежуточной победы сын уехал домой.