Анатолий Мордвинов - Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2

Я повернулся к выходу и на ходу прочел: «Предъявителю сего разрешается беспрепятственный проезд до Петрограда». За главковерха такой-то – подпись была совершенно неразборчива. Сбоку была приложена большая, размазавшаяся печать.

Мой караульный матрос с «Авроры» вышел вместе со мной.

– Хорошо, что бумагу взяли, – одобрительно сказал он, – может пригодиться… ну, счастливый путь, – и он открыл дверь, выпуская меня наружу.

Я шагнул на первую ступеньку и… остановился: дальше идти было некуда. Примыкая тесно к обоим поездам, заполняя густо не только платформы, но и все пространство между вагонами, кричала, неистовствовала, пела, свистела, гоготала и как-то жутко шевелилась огромная толпа всячески вооруженных людей. Пройти через нее в соседний поезд было немыслимо. Мое появление в открытых дверях ярко освещенной площадки вагона «главковерха» и моя нерешительность привлекли внимание ближайших.

– Это что за гусь тут в погонах? Откуда такой выявился? Куда ты? Ах ты! – угроза штыком и грубое ругательство заставили меня отступить назад.

– Помогите мне пройти до поезда! – обратился я к моему матросу, задержавшемуся еще на площадке. – Вы видите!

Ни слова не говоря, решительным прыжком, минуя ступени, он выскочил из вагона в самую гущу людей, невольно раздавшуюся перед ним, рванул меня вниз с площадки за руку и потащил за собой.

Нам удалось протиснуться уже почти до половины платформы, разделявшей поезда, как окружавшая толпа опомнилась от неожиданности и, обступая нас теснее со всех сторон, заорала:

– Стой? Стой? Куда ты его тащишь? Давай нам сюда, а то еще уйдет. Чего тут с ним канителиться – раз-два и готово!

Толпа снова загоготала. Чья-то рука ухватила меня за свободный рукав шинели, но удар матроса заставил ее опуститься.

– Чего вы! – орал он сам, расталкивая все и вся на пути. – Не тронь его! У него есть бумага.

– Какая такая бумага? – заорали в ответ. – Знаем мы эти бумаги; и так уж двух выпустили. Ишь какой защитник нашелся, а не хочешь ли сам туда же?

Но мы уже протащились до противоположного вагона. Матрос втащил меня за руки на первую ступеньку, а свободной рукой силился открыть боковую дверь. Она не поддавалась. Он громко выругался и соскочил мимо меня назад. Я остался стоять на входной ступеньке.

– Не пускай! Не пускай, уйдет! – орали, издеваясь, кругом, и снова чьи-то, вероятно, пьяные руки – так как мне удалось легко вырваться – ухватили меня за полу шинели.

Еще два, три толчка локтями, матрос как кошка вскочил высоко на буфера между вагонами, втянул меня за обе руки к себе наверх и, приоткрыв раздвижную дверь, протиснулся в нее и потащил меня за собой по темному пустому коридору вагона.

В середине его оказалось одно незапертое отделение.

Мой спаситель втолкнул меня туда, захлопнул дверь и исчез.

Я очутился в небольшом купе 1-го класса, и первым моим движением было запереть дверь, но замок был испорчен, а цепочки не было. Купе было узенькое, тесное – свет падал только на диван через окно от наружного фонаря на платформе. На диване сидели два молодых солдата и один постарше и повыше с большой окладистой черной бородой. Спинка дивана над ними была поднята, и оттуда, сверху, раздавался храп спящих людей.

– Нет ли у вас тут места свободного? – спросил я, оглядываясь. Они, видимо, поняли, в чем было дело.

– Ложись тут за нами, барин, – сказал спокойно солдат с бородой и посторонился, пропуская меня лечь за ними у стены вагона. – Так тебе способнее будет, а мы посидим… нам через станцию все одно вылезать.

Остальные тоже подвинулись, я вытянулся, спрятанный совершенно их спинами, и, повернувшись лицом к стене, сделал вид, что начинаю дремать.

В купе и в вагоне было тихо. Мои спутники также молчали, но снаружи толпа буйствовала по-прежнему, и по-прежнему злобные выкрики и пьяные ругательства заставляли меня нервно прислушиваться.

В наш вагон застучали, раздался в коридоре топот многих ног и звук от задевавших за стены винтовок, дверь в наше купе приоткрылась. Кто-то, вероятно, заглянул, осмотрелся и грубо сказал:

– Валяй дальше. Никого нет.

Дверь снова закрылась. «Пронеслось», – облегченно подумал я и устроился поудобнее, как бы шевелясь во сне на своем узком ложе. Солдаты подвинулись и дали мне больше места. Снова воцарилась тишина.

– Никак он и взаправду заснул, – проговорил вполголоса солдат, сидевший у меня в ногах. – Господи, что делается-то, – продолжал он так же вполголоса: – Всех их вот так повытаскали, отвели в конец вагонов, да там, говорят, и прикончили.

– Совсем не узнать народа, – степенно, но почти равнодушно сказал солдат с бородой и зевнул. – Что-то мы больно долго тут стоим. Никак уж и светать скоро зачнет.

– Не, до света еще долго, – сказал сердобольный солдат. – И дома еще потемок хватит.

Прошло еще 10–15 молчаливых минут, длившихся больше года.

Наконец раздался нерешительный короткий свисток – еще несколько тяжелых мгновений… поезд двинулся, и сразу стало спокойнее на душе. Так затравленный уже почти зверь, вероятно, облегченно чувствует, что преследующие его псы начинают отставать…

Было совсем светло, когда я очнулся от своего забытья. Моих спутников уже не было. Я выглянул в окно. Мы подъезжали к Вырице, окрестности которой мне были знакомы, так как я иногда там катался верхом с Михаилом Александровичем.

Все было уже густо покрыто снегом, что меня удивило, так как в Могилеве о нем не было еще и помина.

На верхнем диване продолжал храпеть какой-то, вероятно, пьяный солдат, обнимая рукой тоже, верно, пьяную полураздетую женщину.

Ни в Вырице, ни затем в Царском, ни на вокзале в Петрограде никаких «тыловых отрядов» и «тыловых застав», о которых с такою важностью упомянул «главковерх» Крыленко, не было.

Как и при Временном правительстве, везде на станциях толкались лишь «мирные» солдаты без оружия, в расстегнутых шинелях, и приставали к пассажирам, чтобы нести их багаж.

Разбойничий, авантюристический поезд Крыленко пробегал по взбудораженной стране, не оставляя за собой никакого следа и не закрепляя ни пяди «завоеванного» пространства. Он мог быть сам в любое время и в любом месте окружен и схвачен немногочисленными другими людьми. Этих других людей уже давно не было на моей Родине.

Они могли быть только при государе, а государя заставили отречься и уйти!

С вокзала я пешком направился, несмотря на мои погоны, совершенно беспрепятственно к моей тете и сейчас же от нее позвонил к старому графу Медему по телефону, чтобы справиться о его сыне. К моей радости, он оказался уже благополучно дома и сам подошел к телефону:

– Как я рад слышать ваш собственный живой голос, – говорил он, – сказать по правде, никак этого не ожидал и строил самые грустные предположения. Ваши вещи я благополучно привез и сдал на хранение на вокзале. Квитанции у меня. Если можете, приезжайте сейчас к нам завтракать. У нас сегодня пир. Отец получил из своего имения немного муки, масла, даже сметаны, и у нас будут блины.