Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

– Можем ли мы, расстреливая других, сделать исключение для поэта?»

Поэт Николай Авдеевич Оцуп:

«Умирающий Петербург был для нас печален и прекрасен, как лицо любимого человека на одре. Но после августа 1921 года в Петербурге стало трудно дышать. В Петербурге невозможно было оставаться – тяжко больной город умер с последним дыханием Блока и Гумилёва».

До афганского города Кабула весть о расправе с членами Петроградской боевой организации пришла только в декабре.

Лариса Рейснер, у которой незадолго до революции 1917 года был бурный роман с Николаем Гумилёвым, узнав о расстреле, разрыдалась. Она называла его Гафизом – в честь величайшего персидского поэта Хафиза Ширази (1325–1390). А потом написала матери:

«К сожалению, он ничего не понимал в политике… Если бы перед смертью его видела – всё ему простила бы, сказала бы правду, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта Гафиза… урода и мерзавца».

Жена поэта Осипа Эмильевича Мандельштама Надежда Яковлевна тоже воспоминала о реакции Ларисы Рейснер на расстрел Гумилёва:

«Когда это случилось, она была в Афганистане, и ей казалось, что будь она в те дни в Москве, она сумела бы остановить казнь».

Такие в ту пору в стране Советов устанавливались жизненные правила.

Писательница Нина Берберова привела (в книге «Курсив мой») диалог супругов Мережковских:

«– Зина, что тебе дороже: Россия без свободы или свобода без России?

Она думала минуту:

– Свобода без России… И потому я здесь, а не там.

– Я тоже здесь, а не там, потому что Россия без свободы для меня невозможна. Но…

И он задумывается, ни на кого не глядя.

– На что мне, собственно, нужна свобода, если нет России? Что же без России делать с этой свободой?»

О том, что писали о Советской России в иностранных газетах, чекисты регулярно докладывали в Кремль – в специальных обзорах, которые каждый день клались на столы большевистских вождей. Вот как выглядела одна из таких подборок (политическую ориентацию журналов и газет определяли сами чекисты).

« "Журналь ДЕ ЖЕНЕВ " от 28 июля 1921 года :

«Согласно Дейли Экспресс, положение, создавшееся в России в связи с голодом, быстро ухудшается. Троцкий заявил, что если армия останется без продовольствия, она будет вынуждена эмигрировать и станет авангардом русского нашествия на центральную Европу. Дейли Геральд утверждает, что Милюков и кадеты перед лицом страшной угрозы выявляют готовность работать с большевиками, в то время как крайне белые во главе с Савинковым хотят воспользоваться моментом, чтобы устроить восстание в Петрограде».

Из Константинополя 1 августа:

«Настоящее положение России начинает вызывать прежде всего везде восстания. Главным образом крестьян. Последние заняли Тамбов, Воронеж, Курск и Орёл».

Французская «ЛЕМАТЕН»3 августа:

«Советы не в состоянии помочь голодающим. На востоке и юго-востоке прекратилось железнодорожное движение».

Парижская «патриотическая» газета «Общее дело», издающаяся на русском языке, 16 августа писала:

«Максим Горький заявил, что революция в России может вспыхнуть в каждую минуту».

"ЛЯ ПЕТИТ РЕПУБЛИК "20 августа:

«Московские газеты заявляют, что на востоке и юго-востоке России царит анархия, и при таких условиях почти невозможно придти на помощь голодающим».

Патриотическая газета "ЛЯ ВИКТУАР "25 августа:

«Всё увеличивается наплыв голодных в Москву».

Левокадетский "Голос России "28 сентября:

"Судя по сообщению из Риги, Советская Россия намерена отклонить предложения помощи со стороны Франции и Англии, т. к. условиями этой помощи является признание царских долгов "».

Так зарубежная пресса описывала положение в Советской России. Оно и на самом деле было катастрофическим.

Маяковский зарубежных газет, конечно же, не читал. Но он жил в стране, которая бедствовала (и голодала), поэтому должен был знать обо всём этом. Да и работавший в ВЧК Осип Брик, наверняка приносил домой какие-то частички правды.

Правда эта заключалась и в том, что Герберт Гувер, возглавлявший Американскую Администрацию Помощи (American Relief Administration, сокращённо по-русски – АРА) и относившийся к большевикам как к «банде международных преступников», откликнулся на просьбы патриарха Тихона и Горького, и 20 августа 1921 года в Риге между советским правительством и АРА было заключено соглашение. Первая группа спасателей из-за океана прибыла в столицу страны Советов в конце августа.

Незадолго до этого в Москву приехал Александр Краснощёков.

Что произошло в судьбе Дальневосточной республики и её главы с тех пор, как мы с ними расстались?

Вернёмся в год 1920-й.

22 октября армия ДВР под командованием Василия Блюхера освободила Читу, которую занимали воинские формирования атамана Семёнова. Город объявили столицей ДВР. 25 октября там было избрано новое правительство. Его вновь возглавил Александр Краснощёков. Учредительное собрание республики, собравшееся уже в 1921 году, избрание это утвердило.

К этому времени в столице ДВР собралось много литераторов, поэтому культурная жизнь республики «кипела» и «бурлила». Поэт Пётр Незнамов писал:

«Самой существенной стороной деятельности в Чите были митинги об искусстве. Они устраивались на разные темы: „О футуризме“, „0 непонятном в искусстве“, "О поэзии Маяковского " и проч., но на всех этих вечерах говорилось, главным образом, о Маяковском…

Один из вечеров – митингов, посвящённых творчеству Маяковского, длился около шести часов…

Образ кипящего котла – таким остался у меня в памяти образ этого вечера. Наличие в творчестве Маяковского некоего сплошного разговора и беседы со всем человечеством только подчёркивало "взрывчатость "этого собрания…

Случались и клеветнические выпады, в которых о Маяковском говорилось, что он революции в глаза не видел, а потому и не имеет права о ней писать».

В Чите были популярны тогда куплеты, сочинённые Сергеем Третьяковым:

Эти футуристы, в число которых входили Николай Асеев, Пётр Незнамов, Сергей Третьяков, Николай Чужак и Давид Бурлюк установили с Александром Краснощёковым тесный контакт. Но их общение неожиданно прервалось – в конце ноября 1920-го, проверяя охрану Дома правительства в Чите, Краснощёков сильно простудился. Сначала у него началась односторонняя пневмония, но через две недели она перешла в двустороннее воспаление лёгких.