Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера

Из деревни мы ушли около десяти часов. По пути нам повстречался ещё один казачий отряд, конвоировавший пленных. Среди них были солдаты Императорской Гвардии, взятые в плен при выходе из Ковно. Меня поместили среди них.

Мы прошагали, часто делая привалы, примерно до трёх часов. Я заметил, что их командир неуверенно чувствовал себя на дороге, очевидно, он плохо знал эти места. Вечером мы прибыли в какую-то небольшую деревню. Всех пленных завели в амбар и очень тщательно обыскали. Я очень беспокоился за своё золото, но обошлось.

Едва закончился обыск, как я услышал, что кто-то из пленных назвал моё имя.

– Здесь! – ответил я.

Пленный на дальнем конце амбара тоже назвал себя. Идя в ту сторону, откуда доносился голос, я спросил, кто откликнулся на имя Дассонвилль.

– Я! – ответил мой брат, которого вы и видите здесь.

Представьте, как мы обрадовались, увидев друг друга! Мы обнимались и плакали. Он сказал мне, что 28-го ноября возле моста через Березину, его ранили в ногу. Я же сообщил ему, что намерен бежать до того как они заставят нас вновь пересечь Неман. Поскольку мы сейчас в Померании, которая принадлежит Пруссии, бежать нужно при первой возможности.

Крестьяне принесли нам картофеля и воды – вот счастье-то, мы даже не ожидали. Каждый пленный получил четыре картофелины. Мы с жадностью набросились на них, и очень многие тогда высказали мысль, что лучше быть в плену и есть картофель, чем быть свободным, но умереть от голода и холода на большой дороге. Я же возразил, что, лучше всего вырваться из их когтей. «Кто может поручиться, – говорил я, – что они не отправят нас в Сибирь!» Я убедил их, что побег возможен, поскольку в стене, у которой я лежал рядом с моим братом, можно было легко убрать две доски и выйти наружу. Все согласились со мной, но час спустя – вот невезенье – нам сообщили, что мы немедленно покидаем этот амбар. Наступила ночь. Многие были так измучены, что засыпали на ходу и падали. Казаки, видя, что их команды не выполняются быстро, били лежащих кнутами. Они ударили моего брата, который не мог быстро встать – ведь он был ранен – но я стал перед ним, и принимал на себя часть ударов, одновременно помогая ему подняться и, вместо того, чтобы выйти из амбара вместе с остальными, мы спрятались за дверью – и очень неплохо – нас совершенно не было видно.

Казаки и все пленные ушли, а мы сидели тихо, затаив дыхание. Трое казаков галопом проскакали через весь сарай, глядя направо и налево, чтобы убедиться, что никого не осталось. Когда они ушли, я осторожно прокрался посмотреть, что происходит снаружи, заметил идущего крестьянина и вернулся обратно. Крестьянин вошёл в амбар с противоположной стороны, мне едва хватило времени, чтобы быстро зарыться в солому. К счастью, он не заметил нас и закрыл обе двери. Теперь мы остались совершенно одни.

Было часов шесть, наверное. Мы отдыхали ещё час, а затем я встал, чтобы открыть двери, но не сумел, поэтому мне пришлось вернуться к первому варианту, то есть, удалить две доски и вылезти. Так я и сделал. Я сказал своему брату, чтобы он ждал меня и вышел.

Я направился к выходу из деревни. В ближайшем доме я увидел, что одно из окон светится и заглянул вовнутрь. Трое здоровенных казацких негодяев сидели за столом и считали деньги, а рядом стоял крестьянин с горящей лучиной. Я уже решил вернуться в сарай к брату, как вдруг один из них шагнул к двери, открыл её и вышел. К счастью, рядом стояли гружёные дровами сани. Я успел отскочить и спрятаться за ними.

Казак вернулся в дом и закрыл дверь. Я тут же поднялся, чтобы убежать, но, опасаясь, что меня заметят из окна, пошёл направо. Я не прошёл и десяти шагов, когда дверь снова открылась. Я проскользнул в конюшню и спрятался под яслями. Еле успел – вошёл казак, а за ним крестьянин с лучиной. И тогда я подумал, что теперь мне точно конец.

Казак нёс чемодан. Он привязал его к седлу своей лошади и вышел, закрыв за собой дверь.

Только я собрался уходить, как возникла мысль прихватить с собой и лошадь. Я быстро схватил за уздечку ту, что была с подвешенным к седлу чемоданом, и повёл её к выходу. Вдруг на меня что-то упало – это была казацкая пика, которую казак прислонил к лошади, а я не заметил. Я взял и её тоже и вышел. Добрался до амбара, помог брату сесть на лошадь, и мы направились в сторону дороги.

Через сотню шагов я оглянулся, чтобы посмотреть, не идёт ли кто. Пику я передал брату, а кроме того, накинул на него большую попону из верблюжьей шерсти – ею казак накрыл лошадь перед уходом. Через полчаса мы вышли на дорогу и направились в сторону Гумбиннена. [93]Впереди мы увидели нескольких крестьян снимающих колеса с брошенной повозки. Чтобы не встречаться с ними, мы повернули налево, в сторону деревни, которую так хотели обойти. Мы очень боялись снова попасть к ним в руки. Один Бог знает, что бы случилось с нами, если бы крестьяне увидели нас с лошадью и оружием, принадлежавшим одному из них – они бы наверняка решили, что мы убили их владельца.

Мы остановились, чтобы посовещаться, когда позади нас послышался какой-то шум. Сперва мы решили сбежать, но по обеим сторонам дороги намело такие сугробы, что шансов уйти у нас не было. Ситуация становилась критической, но я не решился поделиться с братом своими опасениями, учитывая то, что он ранен.

Мы продолжили наш путь и увидели причину нашего страха – группу крестьян всего в нескольких шагах от нас. Они приблизились и обратились к нам на немецком:

– Добрый вечер, друзья казаки!

– Слушай, – шепнул я брату, – ты казак, а я твой пленник. Ты же немного говоришь по-немецки, так что сохраняй спокойствие.

Поскольку на моем брате была изорванная и ветхая сержантская шапка, я обменял её на казацкую. Это были те самые крестьяне, которые снимали колеса с повозки. Позади всех четверо из них с помощью верёвок волочили два колеса. Мой брат спросил, есть ли ещё казаки в деревне. Они отвечали, что нет.

В таком случае, – сказал он, – ведите меня к старосте, так как я замёрз и проголодался, а помимо того, что я ранен, вынужден ещё заботиться об этом французе.

Один из них ответил, что они с нетерпением ждут казаков, поскольку накануне вечером внезапно нагрянул отряд более чем из тридцати французов, и так удачно получилось, что на следующий день почти половина из них ушла без оружия.

Услышав это, нам невероятно захотелось исчезнуть, а тут ещё и некоторые крестьяне, накинулись на меня с криками и угрозами. Мы уже позже узнали, что их науськивал и подстрекал местный протестантский священник.

Нас привели к деревенскому старосте. Он очень радушно принял моего брата, заверив его, что о его лошади позаботятся, его самого он почтёт за честь поселить в своём доме, а француза надёжно закроют под замок.