Юрий Оклянский - Оставшиеся в тени

На это был направлен его поиск.

Вот пример. 9 декабря 1939 года Маргарет Штеффин летит прямой настраивающий призыв к совместному поиску поучительных для современности параллелей при осмыслении исторических материалов.

«Галльскую войну в романе о Цезаре писать трудно, — сообщает Брехт. — Поступали ли эдуи правильно или ошибочно, когда они во время борьбы Цезаря с Ариовистом просто старались защититься от победителя в этой борьбе, можно оценивать только по тому, считается ли, что они тем самым оказывали услугу Галлии. Фактически они ослабляли Галлию, если ослабляли себя, и наоборот. Правда, они рисковали из-за этой позиции преждевременно соскользнуть на сторону Ариовиста. Так я вижу вещь, что думаешь ты?»

Если вспомнить обстановку зимы 1939/40 года, то можно сказать, что в пристальном внимании к многодавней тактике поведения небольшого племени эдуев вычитывается среди прочего желание выверить отношение к колеблющимся позициям малых стран в сложной ситуации завязавшейся мировой войны (блока Англии — Франции против Германии и ее сателлитов) и противоречивых устремлений невоюющих великих держав, когда будущая антигитлеровская коалиция далеко еще не определилась.

Политическую мораль, если так можно выразиться, писатель стремится извлечь, вглядываясь в известное сходство реальных исторических ситуаций, когда еще в запутанных хитросплетениях предстают соотношения частных интересов малого народа с той «услугой» общему делу, которое в широких масштабах окажется исторически прогрессивным. А следовательно, с точки зрения автора письма, и справедливым политически.

Нравственные оценки писатель выносит из конкретного анализа событий. Тогда как навязывание отвлеченной морали истории ведет на практике к извращению реальных связующих нитей между явлениями былого, к произвольному перетолковыванию самой сущности их на желаемый лад, а в итоге — к намеренной или невольной фальсификации прошлого в угоду настоящему.

Причем грешат этим не только авторы литературных однодневок, все равно — одописцы или пасквилянты, мотыльки, порхающие над полями политической истории давних и новейших времен. У них свои куцые цели. Поиски истины, подлинные уроки событий занимают их мало. По-своему подвержены этому подчас и представители солидной академической науки.

Примерно так, по мнению Брехта, нередко поступает немецкий историк XIX века Теодор Моммзен. Он один из тех, под чьим пером Цезарь предстает в облике почти идеального самодержца.

Моммзен входит, как видно, в число документальных источников, которые штудируются к роману. Во всяком случае, продолжение письма направлено против его оценок помянутых перипетий галльской войны.

После слов: «Так я вижу вещь, что думаешь ты?» — Брехт продолжает: «Моммзен, естественно, смотрит по-другому. Именно — исключительно и целиком с моральной точки зрения. Причем под моралью понимается нечто совсем общее».

…Таков был характер работы Брехта над документально-историческими источниками. Применительно к роману «Дела господина Юлия Цезаря» он воспроизведен подробней, чем следовало бы в ином случае, с намерением, в качестве близкого образца. Имея в виду почти полное отсутствие аналогичной переписки, касающейся процесса работы над документальными источниками в пьесе «Жизнь Галилея».

Тут остается довольствоваться наблюдениями и выводами по конечным результатам.

А если исходить из них и опереться к тому же на некоторые наблюдения литературоведов (например, Эрнста Шумахера в монографии «Жизнь Галилея» Бертольта Брехта и другие пьесы»), то решающие черты «творческой лаборатории» романа «Дела господина Юлия Цезаря», ближайшего литературного соседа и «родственника» пьесы, можно было бы, соответственно переиначив, распространить и на многие линии действия, сцены, ситуации и принципы воссоздания главного исторического лица «Жизни Галилея».

Жанровая принадлежность произведения требовала от Брехта определенного вживания в эпоху, более или менее широкого ознакомления с документальными источниками (вроде, скажем, вышедшей в Германии в 1909 и 1926 годах объемистой двухтомной монографии Эмиля Вольвилла «Галилей и его борьба за учение Коперника», многие следы знакомства с которой содержит пьеса, и т. д.), углубленного их осмысления и истолкования в поисках впечатляющих созвучий с событиями современности.

Если Маргарет Штеффин была привлечена к этим книжным штудиям, то мы уже знаем, в какой мере работа с историческими источниками могла составлять ее сферу…

Пьеса создавалась при обстоятельствах, когда почти неизменный спутник тогдашних трудов писателя находился вблизи, з?. одним рабочим столом.

Вообще имеются поэтому сравнительно немногие материалы, факты и сведения о степени участия М. Штеффин в осуществлении брехтовского драматургического замысла. Вроде рассыпанных по тогдашней переписке с третьими лицами упоминаний, касающихся творческой истории пьесы, стилистической и смысловой правки рукой М. Штеффин на списках «датской» редакции пьесы и т. п.

Впрочем, о сложностях выделения индивидуальных примет сотрудничества в таких случаях уже говорилось.

Остается лишь догадываться, что примерное распределение ролей при создании «Жизни Галилея», быть может, в чем-то напоминало то, какое довелось наблюдать при работе над пьесой «Карьера Артуро Уи», с поправкой, разумеется, на специфику исторического жанра…

И еще, конечно, с учетом, что все это происходило на два года раньше. Срок при той лихорадочной и скачущей жизни немалый. Наши герои были тогда моложе. Мировая война еще не началась. Иллюзий было больше. Грета хотя и прихварывала, но была куда сильнее здоровьем, по-женски уверенней и краше. Да и сами отношения хотя и переживали излом, но стадия была совсем другой…

Пока же — о пьесе.

Достоверно и точно известно следующее. Маргарет Штеффин была ближайшим образом посвящена в возникавший замысел «Жизни Галилея» и посильно, насколько это требовалось, участвовала в его осуществлении.

Первые эпистолярные упоминания о новой пьесе исходят именно от нее. Они содержатся в двух письмах к критику Вальтеру Беньямину из числа нескольких писем М. Штеффин, которые принадлежат к его рукописному фонду, хранящемуся в Центральном архиве ГДР в Потсдаме.

17 ноября 1938 года Маргарет Штеффин сообщала своему адресату, что их совместная с Брехтом работа над переводом «Воспоминаний» датского писателя Мартина Андерсена-Нексе быстро продвигается вперед. Затем шли следующие строки:

«Цезарь» несколько отложен, Брехт десять дней назад взялся за воплощение пьесы «Галилей», которую он уже давно держал в голове, теперь уже из четырнадцати сцен он закончил девять, они очень хорошо удались».