Юрий Оклянский - Оставшиеся в тени

Опыт с курицей оказался для ослабевшего старика роковым. Отдаленная идея будущего холодильника стоила ученому жизни. Но последний эксперимент, последний свой заплетающийся шаг он направил в сторону истины. Добыта еще крупица знания, рассеян еще один предрассудок. Остатками сил Бэкон заплатил за убеждение всей жизни: «Люди слишком многому верят и слишком мало знают. Поэтому должно все испробовать самому, ощупать собственными руками…» («Опыт»).

Другой рассказ цикла — «Плащ еретика» — Брехт напечатал впервые на страницах московского журнала «Интернационале литератур» (1939, № 8). Тогда он назывался «Плащ ноланца».

«Джордано Бруно, родом из Нолы, — так начинается рассказ, — которого римская инквизиция в 1600 году приговорила к сожжению на костре как еретика, все почитали великим человеком не только за его смелые, впоследствии подтвердившиеся гипотезы о движении небесных тел, но и за его мужественный отпор судьям инквизиции, которым он сказал: «Вы с большим страхом произносите мне приговор, чем я его выслушиваю». Достаточно прочесть книги Бруно и познакомиться с рассказами о его выступлениях на ученых диспутах, чтобы понять, сколь заслуженно его называют великим; но сохранилось одно предание, которое, быть может, заставит нас уважать его еще больше.

Это история о его плаще…»

Из необыкновенной и героической биографии Джордано Бруно писатель берет как будто заурядный эпизод. Случай, который произошел еще за восемь лет до того, как огненные языки костра инквизиции навеки вписали это имя в историю человечества.

Происшествие житейски-прозаическое, бытовое, буднично мелкое. Но не мелочами ли жизни часто измеряется великое?

Недавно арестованный ученый, отстаивая свою правоту, почти год ведет неравный поединок с властями Венеции. Он защищает право человека верить своим глазам и ушам, мыслить, иметь собственное мнение, первейшую малость свобод личности, гарантированную законом вроде бы свободной республики Венеции. И в этот момент схватки, грозящей Джордано Бруно в случае поражения выдачей в лапы римских инквизиторов, сам поборник истины оказывается вдруг… объектом справедливых притязаний.

Еще до неожиданного ареста Бруно справил себе новый плащ. Заработать, чтобы расплатиться с портным, он не успел.

Жене портного, семидесятилетней старухе, нет дела до гипотез о вращении небесных светил и вселенских истин. Ей отдай долг. Тем более что труд и затраты на материал для плаща равняются чуть ли не месячному нищенскому заработку семьи.

Старуха пылает жаждой вернуть потерянное. Она исполнена негодования, оскорблена, задета в лучших чувствах. Величайшей несправедливостью законов считает она тот факт, что еретик может быть брошен в тюрьму или даже сожжен на костре до того, как успеет возвратить долг.

Одержимая труженица, непреклонная в стремлении восстановить справедливость, утвердить свою куцую истину, она атакует судебные инстанции. Ей удается добиться нескольких свиданий с заключенным в тюрьме правдоискателем.

История этих домогательств и встреч с Джордано Бруно в момент, когда для того решается вопрос о жизни и смерти, и есть сюжет рассказа…

Джордано Бруно в трагическом положении. Ему нечем платить. Он не может возместить даже часть невольно причиненного ущерба, возвратив сшитый плащ. Так как тот вместе с другим его скудным имуществом конфискован властями.

Домогательства старухи в роковые для арестованного дни настолько неуместны, что на сторону Джордано Бруно склоняется даже тюремное начальство. Но сам правдоискатель решает нравственную проблему по-другому.

Высший душевный героизм Джордано Бруно в этой ситуации состоит в том, что он сразу же и полностью соглашается с требованиями старухи. Он затевает тюремную борьбу, требует возмещения долга семье труженика-портного за счет своего конфискованного имущества.

Черный день поражения Джордано Бруно оказывается и днем маленького торжества. Власти Венеции решают выдать богохульника римской инквизиции. Но его плащ возвращен портному. «Хотя, по правде сказать, — заканчивается рассказ, — плащ очень бы теперь пригодился самому узнику: вопрос о выдаче решен, и на этой же неделе его повезут в Рим… И на самом деле, стоял конец января».

Нет истин малых и больших. Только неделимая истина способна принести с собой справедливость. Вот что утверждает писатель изображением подвига Джордано Бруно в рассказе «Плащ еретика».

Отличительные черты мужества, какие требуются от искателя истины, пожалуй, с особой и нарочитой заостренностью выражены Брехтом в героико-комическом рассказе «Раненый Сократ».

«Сын повивальной бабки Сократ… — начинает повествование автор, — славился не только как мудрейший, но и как храбрейший из греков». И действительно, когда мы читаем у Платона, как легко и беззлобно он осушил чашу цикуты, которой был награжден властями за все свои заслуги перед соотечественниками, мужество Сократа не вызывает у нас никаких сомнений. Однако многие почитатели превозносили его и за храбрость на поле брани.

В самом деле, известно, что Сократ участвовал в битве при Дилионе в рядах легкой пехоты, поскольку ни по своему ремеслу сапожника, ни по своим доходам философа он не мог быть зачислен в привилегированный и дорогой вид войск. Однако храбрость его, как легко представить, была особого рода».

Об этой особой храбрости философа и написан рассказ.

Сократ противник войн, в особенности тех, цели которых далеки от общенародных интересов. Класть жизнь ради того, в чем «рабовладельцы Малой Азии, видите ли, стали поперек дороги персидским… работорговцам», он никак не собирается.

Вот отчего в сомнительный момент боевой схватки Сократ не считает зазорным пуститься наутек. Но тут разыгрывается история точь-в-точь, как с храбрым зайцем. Во время бегства Сократ поранил ногу острым шипом. От страха и невозможности дальше передвигаться он голосом и беспорядочным маханием меча скликает вокруг себя дрогнувших греческих воинов и обращает в бегство персов. Становится вдохновителем победы и храбрецом поневоле!

Забавны дальнейшие перипетии и повороты этого полушутливого, но психологически точного рассказа. Истинных мотивов доблести новоявленного храбреца не прозревает никто, даже обычно видящая его насквозь ехидная жена Ксантиппа. Ширится молва, множатся украшающие быль легенды. Герою заготовлен триумф, высшее чествование в ареопаге.

Философ, возможно, и дрогнул бы, поддавшись человеческой слабости тщеславия. Да предательски мешает раненая пятка — двигаться он по-прежнему не может. А еще больше не дает покоя совесть, чувство оскорбленной истины. И когда к нему на дом с уговорами пожаловать в ареопаг является сам полководец Алкивиад, Сократ не выдерживает.