Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Воплощением подобного режима Булгарин считал наполеоновскую Францию и, положительно характеризуя ее, неявно призывал русское правительство следовать этому образцу.

Однако булгаринская трактовка, хотя и внесла свои штрихи в формирование «русского образа Наполеона», в целом не прижилась – в отечественную идеологию того (да и последующего времени) она плохо вписывалась.

Утопическое русское общественное сознание не принимало буржуазного «земного» Наполеона, умелого управленца, любящего развлечься и пошутить. Сказывались, конечно, и оставшийся в исторической памяти народа образ смертельного врага – завоевателя, и воплощенные в стихах Пушкина и Лермонтова его трактовки… Так или иначе, но Наполеона еще долго продолжали воспринимать в романтическом ключе, как человека, противостоящего обычной жизни, обуреваемого жаждой власти и славы.

Биография Булгарина изучена слабо, но даже то, что уже известно, нередко не учитывается в конкретной историко-литературной работе. Мы имеем в виду не мимикрирующую под литературоведение публицистику, где некритически воспроизводятся мифы и легенды более чем полуторавековой давности [762], а вполне профессиональные, в других отношениях весьма ценные и содержательные работы. В качестве примера можно назвать статью Э. Герштейн, в которой Булгарин рассматривается как возможный автор пасквильных писем о Пушкине в начале ноября 1836 г. [763]Однако Герштейн не приняла во внимание, что в это время Булгарин жил в своем имении под Дерптом, был далек от петербургских слухов, а письма Пушкину и его знакомым рассылались городской почтой.

В данной статье хотелось бы остановиться именно на этом, дерптском аспекте булгаринской жизни и деятельности, который чрезвычайно важен, как нам представляется, для понимания и булгаринского мировоззрения, и некоторых более общих закономерностей деятельности литераторов-профессионалов в России того времени.

Имение Карлово под Дерптом (ныне – Тарту) Булгарин купил в 1828 г. (у помещика А. Криднера) за 60 тыс. рублей ассигнациями и с тех пор до конца жизни был тесно связан с этим регионом. Приобретение имения было вызвано целым комплексом причин. Основная, как нам представляется, – неопределенность и нестабильность положения издателя-редактора частной политической газеты. Недовольство влиятельных caновников, a нередко и царя некоторыми публикациями, частые конфликты с цензурой держали издателей «Северной пчелы» в постоянном напряжении и в любой момент могли привести к закрытию газеты, оставив Булгарина без постоянного источника дохода (его партнер Н.И. Греч находился на государственной службе и получал немалое жалованье, а кроме того, имел солидный доход от продажи подготовленных им нескольких учебных пособий по грамматике и от собственной типографии). Имение же у инициативного и деятельного хозяина (Ф. Булгарин, вне сомнения, к числу таковых принадлежал) вполне могло приносить гарантированный доход.

Булгарин, кроме того, искренне хотел быть подальше от так волновавших его петербургских слухов, да и от властей (он был легко возбудим и, как отмечают мемуаристы и сам он в своих воспоминаниях, нередко совершал в состоянии гнева и исступления «безумные» поступки, о которых позднее весьма сожалел. К тому же ему и его постоянно растущей семье необходимо было место для летнего отдыха. Собственно говоря, теперь домом для него стало Карлово, где он ежегодно проводил конец весны, лето и начало осени, а в Петербург уезжал тогда, когда кончались полевые работы. В 1831 г. он вообще переселился в Карлово.

Подобное «бегство» (вернулся Булгарин лишь в 1837 г.) было вызвано следующими обстоятельствами. В конце 1829 г. литераторам пушкинского круга стало известно о сотрудничестве его с III отделением, и с 1830 г. они стали распространять эту информацию в столичных салонах, подрывая булгаринскую репутацию. В конце 1830 г. началось Польское восстание, после которого прежнее расположение общества к полякам сменилось резко отрицательным отношением. «Появление в следующем году холеры, которую невежество приписало польской интриге, сделало положение поляков в Петербурге тем более тяжелым, что <���…> и многие из образованных классов поверили этому гаму неразумной толпы» [764]. И наконец, в августе 1831 г. умер директор канцелярии III отделения М.Я. Фок, покровительствовавший Булгарину. Возможно, были и какие-то еще обстоятельства, побудившие его оставить столицу. Об этом есть глухой намек в письме Греча Булгарину от 28 сентября 1832 г. («…петербургский воздух тебе вреден – опять закружат тебе голову вздором, и ты наделаешь себе тьму неприятностей» [765]). А.С. Пушкин писал П.А. Вяземскому про Булгарина 1 июля 1831 г.: «Говорят, будто бы при появлении эпиграммы “Фиглярин, вот поляк примерный” он так огорчился, что прямо адресовался к государю со слезной жалобою на меня, сделайте-де, ваше величество, такую божескую милость, уймите Пушкина, который всё меня обижает своими стишками. Государю было не до стишков; Булгарин же не в первый раз надоедал ему своими жалобами и доносами. Он и велел его выслать, как человека беспокойного» [766]. Сошлемся и на В.Д. Комовского, служившего в Министерстве народного просвещения и хорошо осведомленного о закулисных событиях журналистики и литературы, который в письме от 29 апреля 1831 г. сообщал Н.М. Языкову, что «Греч остался единственным издателем “Пчелы”, а <���…> Булг[арин] отправился в Дерпт на житье, если не постоянное, то продолжительное. Поговаривают, что-то слишком ранний и потому подозрительный переезд его на замерзлое еще лоно лифляндской природы последовал нe по доброй воле, а по приглашению полиции; Греч однако уверяет в противном. – За единодержавие над “Пчел[ой]” Греч обязался платить Булгарину по 10 т. руб. в течение 10 лет ежегодно, а Булгарин подрядился в те же сроки поставлять Гречу по 40 статей» [767]. А.Ф. Воейков также писал Ф.Н. Глинке 14 апреля, что «Фаддей Бенедиктович сошел с поприща журналистики: он навсегда продал свое право на издание “Северной пчелы” Н.И. Гречу, который обязался платить ему по 15 тысяч рублей ежегодно, дондеже существует пчелиный улей. Фаддей Бенедиктович с большим негодованием оставил Петербург, и едва ли когда-нибудь в него возвратится» [768].

По-видимому, подобные слухи широко кружили по Петербургу. По крайней мере они дошли до И.В. Росковшенко, который в 1831 г. поселился в Петербурге и почти не имел знакомств в литературных кругах столицы. Он писал 22 октября 1831 г. И.И. Срезневскому, что Булгарин «отсюда выслан, за что наверно не знаю; он теперь не издатель ни “Северной пчелы”, ни “Сына Отечества”. Греч, говорят, ему обязался платить по 20 тысяч рублей в год за участие в журналах, и теперь он один выпускает из своего улья в день по одной пчелке» [769]. Сам Булгарин в письме И.П. Липранди от 23 марта 1855 г. так характеризовал этот эпизод своей жизни: «В 1831 году мне пришла охота жить в деревне, в моем Карлове, по польской натуре, любящей поля и леса. Я обещал присылать статьи в “Пчелу” из Карлова, а писал я тогда юмористические статьи о нравах и проч. Для вознаграждения сотрудников, которые в мое отсутствие должны были заниматься текущими статьями и современностью “Пчелы”, я отказался от части моего дохода, предоставив себе 15 000 руб. ассигн[ациями] в год. По истечении пяти лет я удостоверился, что современность “Пчелы” совершенно упала и доход газеты ужасно понизился. Я возвратился в Петербург <���…>» [770].